§ 1. У Маяковского никогда не было читателей равнодушных. Им или восторгались, или возмущались. Такое по преимуществу страстное отношение к Маяковскому естественно объясняется как самим содержанием его поэзии, поэзии прежде всего - неравнодушной, так и всей литературной биографией поэта - бунтаря, ниспровергателя на веру принятых или мнимых авторитетов, "горлана", по его собственному определению. Но был также один важный частный повод во всем том, что определяло собой отношение читательской среды к Маяковскому. Это - язык его поэзии. И он также служил предметом то восторгов, то хулы. Иным этот язык казался смелой революционной ломкой самых основ русской речи, осуществленной реформой языка. Другие воспринимали его как порчу и гибель той культурной традиции, какая была создана из русского языка нашей классической литературой XIX столетия.
321
Но этим эмоциональным оценкам языка Маяковского до сих пор не противопоставлен достаточно трезвый, более или менее систематизированный анализ самих по себе фактов русской речи, какие заключаются в текстах Маяковского. Говорить следует не только о том, какие забавные и диковинные частности попадаются в языке поэзии Маяковского, и совсем не о том, "хорош" или "дурен" язык этой поэзии в прямолинейном и плоском смысле подобных квалификаций, а прежде всего о том, что же такое язык Маяковского, хотя бы и постигаемый в упомянутых диковинных его проявлениях, как объективное явление русского языка, в чем сущность и истоки этого явления?... Исследователи русского языка и его истории с глубоким чувством удовлетворения наблюдают, что признание непреходящей духовной ценности русского языка, как лучшего выражения русской национальной самобытности, стало прочным и неотъемлемым достоянием нашего культурного обихода. Долг филологической науки заключается в том, чтобы раскрыть конкретное содержание этого общего тезиса в объяснении отдельных фактов русского слова. Проблема Маяковского, в которой так много острого и злободневного, не совпадающего с привычными представлениями о русском классическом языке, не может быть обойдена на этом пути, а решение ее прежде всего требует собственно лингвистического анализа материала. Опыт такого анализа и предлагается в этой небольшой книжке.
Этот опыт не претендует на полное и исчерпывающее решение проблемы; скорее он лишь намечает пути к ее решению. В соответствии с этим он и не стремится к тому, чтобы представить язык поэзии Маяковского как цельную и законченную систему. Он ограничен исследованием того, что больше всего обращает на себя внимание в языке Маяковского, - именно тех фактов его языка, которые по тем или иным основаниям воспринимаются как продукт творческого новаторства. Языковое новаторство Маяковского не есть продукт одной лишь словесной игры. У него есть свои прочные основания в специфических особенностях поэтического мировоззрения Маяковского, в самом стиле его поэзии. Иными словами, отдельные явления языка Маяковского, отмеченные печатью творческого новаторства, предстают в его поэзии мотивированными, они оправданы соответствующим художественным заданием. Естественно поэтому, что вопрос об общем смысле языкового новаторства Маяковского, о том типе поэзии, который им обслуживается, не мог быть обойден в этой работе и посильный ответ на него дан в дальнейшем. Тем не менее в своем основном содержании предлагаемая работа есть работа собственно лингвистическая, т.е. исследующая факты языка Маяковского не в многообразии и полноте их литературно-художественных функций, а сами по себе, именно как факты русской речи. Поэтому же в моей работе нет истории языка Маяковского: она возможна только как история литературного употребления средств языка, а эту
322
задачу, разрешение которой лежит на обязанности поэтики и литературоведения, но непременно предполагает предварительный собственно лингвистический анализ, здесь я от себя отстраняю.
Предлагаемая работа ограничена в своем задании также и в том отношении, что оставляет в стороне очевидную связь между языком Маяковского и его стихом. Это ограничение в значительной мере вынуждено внешними обстоятельствами, но и у него есть свое методологическое оправдание. Не может быть сомнений в том, что совместный анализ языка и стиха1 мог бы гораздо более отчетливо представить технически-материальные условия появления того или иного языкового новообразования в тексте Маяковского. Как указано в общей форме ниже, существует неразрывная связь между особенностями синтаксического построения стихотворной речи Маяковского и ее ритмикой, так что, в сущности, ритм и синтаксис Маяковского на каждом шагу объясняют друг друга. Нечего и говорить о громадном значении рифмы для понимания языка Маяковского, - сам поэт отмечал это в своих профессиональных заметках (см. "Как делать стихи" и др.)2. Но все эти справедливые положения и очевидные предпосылки не избавляют все же исследователя от обязанности дать также собственно лингвистическое истолкование явлениям языка Маяковского, независимо от того, что в данном отношении подсказывается со стороны стиховедения. По необходимости оставляя здесь в стороне задачу синтетического изучения языка Маяковского, - изучения, в котором проблемы языковедения и стиховедения, а также литературоведения в широком смысле слова должны быть слиты в одно гармоничное целое, - в данную минуту я сосредоточиваю свое внимание на первой из этих проблем, собственно лингвистической.
323
