Эта книга появилась в военные годы, что сделало ее, по выражению автора статьи "Стилистические взгляды Г.О. Винокура и филологическая традиция" Ю.И. Минералова, отражением "фрагмента целостной культурной концепции, характерной для специфической духовной атмосферы тех лет" (Уч. зап. Тартуского ун-та 573: Труды по русской и славянской филологии. Тарту, 1981. С. 126), которая стимулировала исследования, обращенные к активному новаторскому началу в русской культуре (и, в частности, в русской поэзии).

317

С точки зрения личных научных интересов автора эта книга также отражает фрагмент целостной концепции, на этот раз собственно филологической. Во-первых, занятия Маяковским были для него не случайными. Первой работой Г.О. Винокура, появившейся в печати в 1916 году, была рецензия на поэму Маяковского "Облако в штанах" в сборнике "Московские мастера". Если иметь в виду не поэтические вкусы автора, а его заинтересованность в поэтическом явлении, требующем научного осмысления, то эти занятия, с известной стороны, можно считать столь же показательными, как и занятия Пушкиным (см. его статью "Поэзия и наука" в альманахе поэзии и критики "Чет и нечет", вышедшем в 1925 году).

В своем (начатом, но так и неоконченном) жизнеописании Г.О. Винокур рассказывает об одной из последних встреч с Маяковским: "Мы встретились на Петровке и пошли рядом.

• - Ну как, - спрашивает Маяковский, - кого из поэтов Вы теперь любите?
• - Я ответил вызывающе: Тютчева.
• - А я, - говорит Маяковский, - Светлова.

Этого имени я тогда еще не знал. - Будто хороший поэт? - спросил я с недоверием.

- Замечательный!

Должен сознаться, что Тютчев и сейчас мне кажется лучше Светлова, в чем очень мило со мной согласился сам Светлов, когда я ему недавно рассказал, при каких обстоятельствах впервые услышал его фамилию".

Г.О.Винокур живо откликнулся на новые поэтические течения 10 - 20-х годов, писал в ЛЕФ, с членами которого его связывали и дружеские и профессиональные отношения. Правда, интерес к футуризму к середине 20-х годов у Г.О. Винокура уже ослаб. Сохранилось его шутливое замечание на полях второго тома полного собрания сочинений Маяковского (М., 1939. С. 662), где приведены слова О.М. Брика о соглашении между ЛЕФом и МАПП в 1924 году, которое "откололо от "Лефа" эстетствующих интеллигентов...": "имеюсь в виду и я!"

К 1923 - 1925 годам относятся его работы о языке футуристов, напечатанные в ЛЕФе (№ 1. 1923) и в книге "Культура языка" (М., 1925 и 1929). В 1924 году Г.О. Винокур опубликовал статью о В. Хлебникове (Русский Современник. № 4). И таким образом, он оставался верным своему главному предмету в изучении языка художественной литературы - поэзии и был неравнодушным свидетелем, а также участником процессов, знаменовавших ее развитие.

Во-вторых, как раз в этой книге с наибольшей отчетливостью проведена и практически доказана способами анализа материала мысль, которую Г.О. Винокур считал для разрабатываемой им теории поэтического языка одной из кардинальных - различение понятий "язык писателя" и "стиль писателя" (см. работы, включенные в первый отдел настоящего издания). Характерно, что уже в самых начальных набросках к задуманному исследованию, хранящихся в архиве ученого, основным положением выставлялось следующее: "Маяковский был новатором языка в двух отношениях: 1) в отношении поэтического стиля; 2) в отношении самого языка русской поэзии". И "правильная оценка языкового изобретательства Маяковского", - указывается далее, - должна исходить из того, что употреблявшиеся им слова и обороты речи были обусловлены его стилистической реформой и в ней находят свое оправдание. А так как общие методы пользования словом в поэзии, провозглашавшиеся Маяковским, непосредственно вытекают из идейного и художественного

318

миросозерцания, воплощенного в его произведениях, то тем самым и языковые новшества Маяковского оказываются подчиненными содержанию его поэзии. Эти новшества - не самодовлеющие эксперименты, а найденные Маяковским адекватные средства выражения для его поэзии". Такой взаимозависимостью Г.О. Винокур объясняет и самый тип языкового новаторства поэта, подчеркивает его "ограничительный" характер по отношению к общему языкотворческому фону поэзии футуризма: если футуристы создавали "свой" поэтический язык вопреки языковой традиции, то Маяковский избрал такой метод, который состоял в употреблении того, что "дано в наличной традиции как скрытая возможность и намек" (с. 328), и был основан главным образом на словообразовательных потенциях русского языка.

Именно по признаку наличия или отсутствия стилистической задачи, которую призвано выполнить языковое новаторство, автор книги противопоставил Маяковского Хлебникову и другим футуристам. Последние искали нового языка искусства потому, что старый (олицетворявшийся символизмом) их не удовлетворял с эстетической точки зрения. Маяковский же искал необходимого ему сближения со сниженной стихией городской разговорной речи, с языком улицы, которому, как и языку поэзии, "свойственно повышенное, интенсивное переживание языковой формы" (с. 400). Это качество неофициально-бытовой речи, подмеченное Г.О. Винокуром (отчасти, вслед за Ш. Балли) на русской почве - и не только в связи с поэтикой Пушкина и Маяковского - чуть ли не впервые, теперь обсуждается очень широко. Связывая его прежде всего с устной формой речи, Г.О. Винокур увидел в последней источник языкового новаторства Маяковского ("громкое" устное слово улицы сливается с языком плаката, с социальным накалом его стилистики, его экспрессии). Отсюда и идет критическое отношение Г.О. Винокура к языкотворчеству Хлебникова (и трудно было бы ожидать другого от языковеда-стилиста, считавшего образцом поэтического новаторства - стилистическое без языкового), но вовсе не от желания столкнуть "примерного" Маяковского с "отпетым" Хлебниковым, как это звучит в книге В.П. Григорьева "Грамматика идиостиля. В. Хлебников" (М., 1983. С. 52).

Наметив указанную связь между стилистическими задачами, которые ставил перед собой Маяковский, и языковыми средствами, которыми он их решал, автор книги посвятил ее только второму вопросу, и это был для него выбор принципиальный. Сопоставляя языковое новаторство Маяковского со стилистическим новаторством Пушкина, обходившегося, в иных исторических условиях, без новаторства языкового, Г.О. Винокур как бы разводит эти проблемы по разным ведомствам с чисто методологической точки зрения и подчеркивает собственно лингвистическое содержание предлагаемого им анализа языка Маяковского как факта русской речи (ср. противоположно поставленную задачу работой о наследстве 18 в. в стихотворном языке Пушкина), редуцирующего все то, что относится к истории употребления языковых средств в многообразных художественных целях, т.е. к исторической и поэтической стилистике.

Собственно же лингвистический анализ, предложенный Г.О. Винокуром, - и это в-третьих, - строится в соответствии с теми вопросами, которые занимали его и безотносительно к поэтике и стилистике. В последние годы жизни он вернулся к грамматической интерпретации категорий словоизменения и словообразования. Здесь следует назвать такие работы, как "О некоторых явлениях словообразования в русской технической терминологии" (Сб. статей по языковедению: Труды МИФ ЛИ. М., 1939. Т. 5); "Формы слова

319

и части речи", написана в 1943 году (Избранные работы по русскому языку. М., 1959); "Чередование звуков и смежные явления в современном русском языке (Отрывок из лекций по русскому словообразованию)", которая была напечатана в 1947 году (Доклады и сообщения МГУ. Вып. 2) и содержала материал спецкурса, читанного Г.О. Винокуром в 1944 - 1946 годах. Посвященные специально русскому языку или обращенные к проблемам общего языкознания, эти работы способствовали окончательному формированию словообразовательной концепции Г.О. Винокура, которая нашла отражение в широко известной его статье "Заметки по русскому словообразованию" (Изв. ОЛЯ АН СССР. 1946. Вып. 4). Она оказала решающее влияние на развитие современного словообразования (см. работы Е.А. Земской, P.M. Цейтлин, И.С. Улуханова, В.В. Лопатина), поскольку ею было предусмотрено выделение указанной научной области в отдельную дисциплину семасиологического цикла. Этому во многом способствовали исследованные Г.О. Винокуром факты поэтических преобразований, осуществлявшихся в рамках слова. Прочитанный им в МГУ (1944) доклад "Жизнь слова" был построен как на фактах истории литературного языка, так и на фактах поэтического словоупотребления, и это помогло ему показать, что системный подход к лексике, вряд ли в то время совпадавший с традиционными методами ее исследования, имеет словообразовательные истоки и философско-семасиологическое развитие (ЦГАЛИ).

Наблюдения Г.О. Винокура над языком Маяковского, имея актуальный и прогнозирующий характер, активизировали интерес исследователей к "грамматике поэзии", в частности в ее словообразовательных аспектах. Проблема индивидуальных поэтических преобразований стала после книги Г.О. Винокура особенно популярной (применительно к Маяковскому она получила, например, разностороннее развитие в работах Э. Хан-Пиры). Особое внимание специалистов по словообразованию и лексикологии привлекло понятие "потенциального" слова, в том виде, в каком его сформулировал в книге о Маяковском Г.О. Винокур: "В каждом языке, наряду с употребляющимися в повседневной практике словами, существуют, кроме того, своего рода "потенциальные слова", т.е. слова, которых фактически нет, но которые могли бы быть, если бы того захотела историческая случайность" (с. 326). Тем, что подобное слово "придумал" и употребил Маяковский или кто-либо другой, его судьбу изменить нельзя. Слово китиха от кит есть у Маяковского, но его нет в системе языка, тогда как слониха исторически существует.

Окказиональное слово превращает форму в знак, используемый в эстетической функции. Следовательно, слово поэта - само, со своей внутренней формой - является знаком искусства. Маяковский, переводя, например, слово из одного класса слов (неизменяемый) в другой (изменяемый - "точка, точка, две тиры")или меняя его признаки внутри одного класса (например, род, число в классе изменяемых слов - "Обезьян. Смешнее нет. Что сидеть, как статуя?! Человеческий портрет, даром, что хвостатая"), или применяя другие, инвентаризированные Г.О. Винокуром, приемы, - обеспечивает требуемый эффект уже одним тем, что инновация сама по себе значима стилистически. Слово же, имеющее стилистическое значение, особенно восприимчиво к функциональному перерождению.

Г.О. Винокур подчеркивает, что Маяковский стремился к выделению сло́ва, к его освобождению от синтаксических зависимостей, т.е. "к своеобразному преодолению синтаксиса" (с. 365). Ср. т. наз. парцеллированные именит, падежи ("Мотоцикл. Толпа. Сыщик, Свисток"); наделение сходной синтаксической функцией слов разных морфологических классов ("Скрипка и немножка нервно"). Это же явление автор книги видит в

320

фразеологических "выражениях", квалифицируемых им как семантические параллели к синтаксическому целому: слово в фразе и слово в выражении (с. 76, 99). Слова разъединяются, удваиваются; фразеология контаминируется ("Дорога до Ялты будто роман: все время надо крутить"; "Если зуб на кого - отпилим зуб").

Установка на лингвистический анализ отдельного слова, сообразно типу языкового новаторства Маяковского, привела к тому, что излюбленная тема стиховедческих штудий Г.О. Винокура - связь языка и стиха, обнаруживаемая преимущественно в синтаксико-метрических и синтаксико-ритмических отношениях, реализуется здесь как соотношение стиха и слова в прямом лексическом понимании последнего, а не в метафорическом, как это сформулировано в названии другой работы ("Слово и стих в "Евгении Онегине"). Новое слово требует новой стиховой формы - такой, в которой оно должно получить возможность предстать как отдельное синтаксическое целое, явить пример актуализации его самостоятельных, лишенных текстовых подпорок потенций.

Общий вывод, сделанный автором книги на основе исчерпывающего анализа материала, особенно поучителен и, будучи отражением общей культурной концепции (о которой шла речь выше), не кажется неожиданным: "...такого рода творчество - традиционно, но не в смысле прямой преемственной зависимости от тех или иных ближайших или отдаленных традиций, а в том смысле, что оно служит как бы постоянным напоминанием исходных начал данной словесной культуры и постоянным возвращением к ним, но в современной и злободневной форме" (с. 380).