ПРОСТРАНСТВО ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА

Каждый человек в душевном нутре своем, в своей душевной сущности, неизбежно и всегда философ, выявляющий затем свое миросозерцание так или иначе, ясно или смутно, решительно или неуверенно в своем поведении, в своих высказываниях, в своих помыслах, в своих построениях, в своих переживаниях... . Всякий человек, сколь мало бы он ни был человеком, потому и человек (и лишь постольку человек), что (и поскольку) он осмысливает окружающее и самого себя и есть философ, пусть самый убогий, самый что ни на есть самодельный и ограниченный, но все же по-своему непрерывно мыслящий, постигающий и велящий и только тем и через то и живущий. Б.В. Яковенко

Ключевые слова: организованное общество, идея, идеология, знак, истина, концепция жизни и смерти, Я-концепция, концепция Другого человека, воздействие, взаимодействие, обоснование, экзистенциальность, смысл

В этой главе хотелось бы остановиться на зависимости индивидуальной судьбы человека, его индивидуальной, частной жизни от идеологии, пронизывающей конкретное Время пребывания человека на земле.

Одним из поводов, заставивших включить эту главу в текст, стал факт, описанный давно уже в газете "Комсомольская правда". Это было время всеобщей политизации общества, казалось, что все только и делали, что читали газеты, смотрели информационные сообщения по ТВ и обсуждали их. Но! В это время в одной из деревень центральной России жил человек, встречу с которым корреспондент газеты описывает со

93

смешанным чувством восхищения и страха. Он жил один, окруженный домашними животными и птицами. В момент разговора с корреспондентом его больше всего занимала курица, которая украдкой несла яйца в неизвестном месте. Все вопросы о власти, о государстве, о политике вообще были прерваны замечанием этого человека, обращенным не столько к корреспонденту, сколько к курице: "Вот шельма, опять обманула". Корреспондент газеты с некоторым уже упомянутым страхом написал о том, что этот человек, не читающий газет, не смотрящий ТВ, занятый своими заботами о земле, о животных, не считает себя ущербным, а наоборот, полон живого ума, ярких чувств, здоровья наконец. Он как бы вне исторического времени, но он в своем реальном психологическом времени соотносится с естественными природными ритмами.

При чем здесь идеология? Да и что это такое - идеология? В поисках ответа на эти вопросы пересмотрела работы множества авторов, но поняла, что все надо начинать как бы с начала, то есть с возникновения человечества, с появления организованной его общности. Именно в природе организованности общества надо, видимо, искать истоки идеологии как системы взглядов, обеспечивающих совместные действия людей, системы идей, а потом и конкретных норм и правил (ритуалов, обрядов, обычаев, законов), которые организуют в одном направлении усилия людей.

Идея, мысль облекается в слова, в словесные формулы, которые становятся основанием для построения новых формул, слова лишаются их бытийного источника, и у них появляется возможность жить своей собственной жизнью - жизнью знаков, опосредующих отношения между людьми. Знак приобретает значение символа, фиксирующего принадлежность к общности. Об этом писали Дж. Оруэлл и Е. Замятин, увидев в идеологии ее настоящее лицо - искусственно-знаковое, ограничивающее (и убивающее) живую жизнь.

У идеологии есть еще одно важное свойство - возникнув, она воспроизводит себя во времени все в более жесткой, структурированной форме, как сейчас модно говорить, бюрократизируется. Достаточно в этом плане вспомнить знаменитые законы Паркинсона.

В то же время для сохранения идеологии нужна определенная как интеллектуальная, так и физическая сила. Для индивидуального человека возникает проблема принятия идеологии. Описанный выше герой

94

репортажа избежал общей (для многих) идеологии, он - носитель своей собственной, таким образом, он как бы не принадлежит общности. Но без существования структурированной общности людей сегодня (и особенно сегодня!) невозможно решить многие глобальные проблемы человечества - разоружение, экология, голод, терроризм и другие. Появляется задача создания планетарной идеологии - системы взглядов, объединяющих для решения этих проблем людей всей планеты. В то же время любые ограниченные общности людей могут быть объединены идеологией, по содержанию противоречащей или исключающей существование других мыслей, других идей. Примеры этого можно видеть в корпоративных интересах разных социальных групп, в сектантстве, религиозном фанатизме, нигилизме и других проявлениях.

Идеология выполняет важную психологическую функцию - она помогает человеку осознать его принадлежность к какой-то общности, конкретизирует его чувство "мы". При этом общность, к которой можно принадлежать, не будет какой-то иллюзорной, она вполне конкретна, что дает человеку ощущение силы, энергии, как бы пополняет резервы его индивидуальной жизни. Это важная психологическая особенность переживания человеком своей принадлежности к структурированной общности. Как известно из социальной психологии, именно в такой общности возрастает роль лидера (или лидеров), который не только вырабатывает идеологию, но и претворяет ее в конкретные действия. За идеологией всегда стоит персона, ее воплощающая, - идеолог, не только разработчик, но и деятель - лицо, принимающее решения о воплощении идей в действия.

Думается, что идеолог (и идеология) выполняет важную социально-психологическую функцию - обеспечивает целостность сознания. Пусть на время, пусть в жесткой форме, но это дает возможность человеку (и обществу) на данное время выделить существование сознания и отнестись к нему. Прислушаемся к К.Г. Юнгу: "Сознание является недавним приобретением природы, все еще находится в экспериментальном состоянии. Оно хрупко, подвержено определенным опасностям и легко уязвимо... Мы также можем подвергаться диссоциации и терять свою целостность...

Без сомнения, даже на так называемом высоком уровне цивилизации человеческое сознание еще не достигло достаточной степени единства... Таким образом,

95

даже в наши дни единство познания является все еще сомнительным: оно легко может быть нарушено. Способность контролировать свои эмоции может быть очень желательной с одной точки зрения, с другой же - это будет весьма сомнительным достижением, потому что оно будет лишать социальное общение разнообразия, цвета, теплоты" ¹.

Приобретя за счет принятия идеологии целостность (пусть кажущуюся, пусть на время) сознания, человек обретает и особый критерий истины. Истиной становится все, что соответствует идеологии, а, следовательно, все остальное расценивается как ложь. Проблема истинного и кажущегося бытия исчезает в содержании идеологии, так как нет необходимости анализировать происхождение содержания сознания - оно дано в готовом виде. Если такая ситуация развивается в индивидуальной жизни человека, то при встрече с реальным бытием он может пережить глубочайшую трагедию - трагедию разрушения собственного сознания, что, например, происходит с советскими людьми, впервые попавшими на Запад. Реальное бытие с его техникой, сервисом, промышленными достижениями, бытом воспринималось как кажущееся, сознание отказывалось от своей функции отражения, человека захлестывали чувства.

Неидеологизированного сознания, я думаю, не бывает. Не бывает уже потому, что для сохранения его целостности человек создает сам для себя концепцию жизни - практическую философию (о чем говорилось выше) и целостную же картину мира. Это необходимые условия для существования его Я. Другое дело, что степень идеологизации сознания определяется силой Я человека. Недаром явления конформизма (следование Другим) обсуждаются как одна из важнейших проблем развития и сохранения сознания. Сила Я человека проявляется в его способности удерживать переживание несоответствия мира реального и мира кажущегося, то есть удерживать различие между "так есть на самом деле" и "мне так кажется, я так думаю". Это ориентация в двух реальностях - бытия "мира" и бытия собственного Я, она доступна только сильным как служение истине.

По жизненным наблюдениям, к сожалению, нужно делать вывод о том, что это удается немногим людям.

96

Сознание человека в обществе идеологизируется специальными средствами, среди них большое место занимают средства массовой информации, использующие общие для всех слова. Употребление человеком этих слов приводит к тому явлению, о котором X. Ор-тега-и-Гассет сказал так: "По мере того как я думаю и говорю не самоочевидные, выношенные мною самим мысли, а повторяю мысли и слова, которые произносятся вокруг, моя жизнь перестает быть моею и я перестаю быть той неповторимой личностью, какой являюсь, и выступаю уже больше от лица общества, то есть превращаюсь в социальную машину, социализируюсь"¹.

Это одна из трагедий человека, связанная с возможной потерей своей индивидуальности в социальной, идеологизированной среде, которая не только разрушает чувство реальности его Я, но и приводит к появлению форм псевдожизни, которые выглядят как следование другому.

Именно в псевдожизни критерием ее истинности становится другой человек, собственное же Я с его чувственной основой загоняется в глубины бессознательного или подавляется волей. Свобода не нужна, Я отказывается от нее.

Но свойство Я таково, что его нельзя уничтожить до момента смерти человека, даже в псевдожизни оно сохраняет свои свойства, пусть в превращенном виде, но оно выполняет свою главную задачу проекции бытия. Я - не материально и не духовно, оно вообще не предмет, оно и есть эта задача, проекция бытия. Наше Я в каждый данный момент - это то, что согласно нашему чувству "должно быть" в следующий момент и позже, хоть какое-то время. Я поддерживает в человеке чувство его же собственной реальности, то, что выражено в полноте утверждения: Я есть Я.

В какую идею воплощает человек это чувство, соответствует ли эта идея его Я? Это вопрос об отношении идеологии и Я, о возможности тождества Я и Мы. В кризисные периоды жизни (о них речь еще впереди) эта возможность переживается особенно остро и требует действий по сохранению Я.

Думаю, что поэтому со страниц психологической литературы во второй половине XX века все громче стала звучать мысль о том, что надо как можно больше

97

знать об отдельном человеческом существе, так как именно он является единственной реальностью. "Чем больше, - писал К. Г. Юнг, - мы отдаляемся от индивида в сторону абстрактных идей о homo sapiens, тем скорее мы впадаем в заблуждение. В наше время социальных потрясений и быстрых перемен необходимо гораздо больше знать об индивидуальном человеческом существе, так как очень многое зависит от его интеллектуальных и моральных качеств" ¹.

Таким образом, идеология как форма осознания общности человека с другими людьми создает для его души, для его индивидуального Я дом, в котором можно укрыться от противоречий бытия, в том числе и бытия собственного Я.

Этот дом может иметь как конкретное физическое - географическое воплощение в виде адреса, места, так и в состоянии человека. Так, внутренняя эмиграция - одно из распространенных явлений дня сегодняшнего, когда большое количество людей отказываются в разных формах от участия в общественной жизни. Они словно поменяли свое местожительство, безучастно относясь к выборам, сбору подписей и другим формам гражданской активности. Сохранению их дома тоже способствует идеология - их идеология, дающая материал для осознания своей индивидуальности.

Я человека, являясь задачей проекции бытия, само имеет сложную структуру, обладающую не только сиюминутной выраженностью, представленной в ясности сознания. Кроме сознательного уровня на Я влияют глубины бессознательного - личного и коллективного, которые вносят противоречия и конфликты в целостность Я, взывая к его динамизации и переструктурированию.

Как откликнется человек на этот зов, сумеет ли его понять? Весь трагический опыт человеческой истории XX века говорит о том, что нет, нет, нет - не может, не умеет, не понимает, рационализированное мышление, рационализированное сознание не в состоянии справиться с языком символов, на котором говорит бессознательное, часто задолго предупреждая человека о возможной опасности его же полного исчезновения или разрушения. Человек перестал верить своей интуиции,

98

транслирующей содержание бессознательного, сознание теперь лишь поверхностно отражает бытие Я.

"В ранние века, когда в психике человека возникали инстинктивные понятия, его сознание,, не сомневаясь, связывало их в логическую последовательную психическую структуру. Но "цивилизованные" люди больше не в состоянии делать это. Их "продвинутое" сознание лишило себя всех средств, с помощью которых оно может ассимилировать вспомогательный вклад инстинктов и бессознательного. Этими органами ассимиляции и интеграции были божественные символы, которые по всеобщему согласию считались святыми...

По мере роста научного понимания мир становится дегуманизированным. Человек чувствует себя изолированным в космосе, потому что он не является больше частью природы и потерял эмоциональную "неосознанную тождественность" с природными феноменами" ¹, - писал К. Г. Юнг.

Одной из важнейших характеристик сознания современного человека становится его простота, линейность, пространственность плоскости, где все сводится к существованию слов - понятных, повторяемых, узнаваемых. Овладение словом, произнесение слов стало признаком сознания, а умение говорить - одним из показателей его развитии. Магия слов заключается в том, что они на время позволяют человеку приблизиться к идее (или идеям), которая сделает его жизнь целостной. Бесспорна полезность, причем эмпирическая, практическая полезность таких идей - они помогают ему ощутить себя, свое присутствие и индивидуальность, а значит, определить смысл своей жизни, в конечном счете помогают найти свое место в мире.

Эти идеи помогают человеку обрести целостность. Важно, чтобы они были приняты, стали содержанием сознания, задающим такую целостность.

В психологии принято называть такие идеи мифами, так как в отличие от других идей мифы обладают большой энергетической мощностью, аккумулируют в себе очень сильный заряд психической энергии. Миф придает человеку уверенность, оптимизм, вселяет радость, он помогает ему переносить лишения и выносить невероятные испытания, так как наполняет жизнь смыслом. Но человек может быть раздавлен, если в

99

разгар своих испытаний и неудач он понимает, что миф был не более чем сказкой, рассказанной идиотом, то есть пустым словом, лишенным всякого содержания в его жизни. Это трагедия - печаль, растерянность, апатия.

Современный человек, живущий в конце XX века, кажется, так же мало знаком со свойствами своей психики, как и наши менее просвещенные предки. Своей психике сам он часто и открыто не доверяет и ни во что ее не ставит. Исследователи психики часто озабочены практической выгодой, а не полученными результатами. Выгода порой измеряется не столько следованием истине, сколько размером гонорара. Потому и сложилось отношение к психике, говоря словами Юнга, как к свалке для нравственных отбросов. Но смысл жизни не может быть исчерпывающе объяснен чьей-то деловой жизнью, точно так же, как невозможно ответить на глубокую страсть человеческой души банковским счетом.

Анализ изменений в психике людей XX века, проводимый антропологами, философами, психологами, показывает, что существенным является возрастание и сохранение инфантилизма - незрелости души, выражающейся не только в знаменитом "бегстве от свободы" (Э. Фромм), но и в бегстве от собственной природы в мир машин и всевозможных технических достижений, что, бесспорно, заставляет человека восхищаться своими собственными достижениями. "Сегодня человек болезненно осознает, что ни его великие религии, ни его различные философские системы не способны обогатить его такими могущественными, живыми идеями, которые могли бы обеспечить ему чувство защищенности, в котором он так нуждается перед лицом нынешнего состояния мира", - очень хочется присоединиться к этим словам К. Юнга, наблюдая вокруг страх или томление людей перед необходимостью изменить что-то в своей жизни. Ожидание этих изменений, инфантильный уход от необходимости спланировать, вызвать их и осуществить выливается в стремление следовать за кем угодно и куда угодно, лишь бы не заниматься движением к собственному Я. Примеров этому так много, что я объединю их все в одной фразе, часто повторяемой на разные лады: "Разве от этого что-нибудь изменится?" Под этим может подразумеваться все: усилие, слово, действие - любое проявление жизни. Недоверие к ней, к возможности ее изменения настолько ярко отражает

100

незрелость сознания, его нетождественность самому себе, его зависимость от обязательного воздействия извне, что остается впечатление чуть ли не всеобщего ожидания чуда от появления кого-то, кто будет заниматься изменением индивидуального сознания.

Рост числа всевозможные пастырей и проповедников, знахарок и колдунов, сертифицированных (неизвестно где и кем) специалистов по воздействию на сознание, стремительное падение авторитета научного знания, самой проблематики истины - это болезнь нашего времени, лишившего человека целостности сознания и предлагающего взамен ее персону, якобы воплощающую в себе эту целостность.

Если в онтогенезе, на ранних его стадиях, встреча с другим позволяет человеку выделить существование свойств психической реальности, то в истории общества, в истории человеческих общностей это приводит почти к обратному - к исчезновению возможности реагирования на эти свойства. Невозможность договориться о разрешении конфликтов, сам факт существования многочисленных конфликтов в отношениях между группами людей разной численности и разной степени общности не только повергает в отчаяние, но и заставляет задумываться о том, почему они не решаются разумным (когнитивным) путем, почему в них всегда применяется сила или применением силы потенциально угрожают.

Потеря целостности сознания, появление в психике человека относительно не связанных между собой модальностей - групп качеств, объединенных внутри себя одним признаком, - привела к тому, что сегодня мы можем наблюдать эти тенденции дезинтеграции психики во множестве проявлений: от массовой потери материнских и отцовских чувств по отношению к своим детям до полного разрыва всех видов эмоциональных и интеллектуальных связей между поколениями, от роста тяжких преступлений среди взрослых до появления малолетних наемных убийц...

Дезинтегрированность психики выражается и в большем числе косвенных признаков, заявляющих о потере Я его главной интеграционной особенности - его собственной тайны, связанной со стыдом и понятием греха, с механизмом сохранения основ нравственных переживаний - достоинства, чести. Перечислю только несколько таких признаков: культивирование насилия в разрешении конфликтов; обесценивание

101

индивидуальности или, наоборот, подчеркивание ее священности; отношение к человеку, к его деятельности как к предмету купли-продажи; декларация свободы без обеспечения ее прав и тому подобное.

Естественно, на общем фоне дезинтегрированности можно наблюдать существование отдельных людей, которые чувствуют себя на своем месте, ощущают свою силу и необходимость для жизни, обладают развитой Я-концепцией, где практическая философия жизни предполагает жизнеутверждение, благоговение перед жизнью. Таких людей очень мало, их интегрированность, цельность, если хотите, душевное здоровье, продуктивность далеко не всегда воспринимаются окружающими как значимое человеческое свойство. Недаром сегодня проблема здоровья воспринимается не только как личная, индивидуальная проблема, но и как проблема социальная, особенно когда речь идет о качествах лиц, принимающих ответственные решения. Слова об их личных амбициях, о состоянии, в котором принимаются решения, а в конечном итоге - об интегрированности или дезинтегрированности их психики не являются пустыми. Этот дезинтегрированный или интегрированный другой может оказаться (и оказывается) тем конкретным лицом, которое принесет неисчислимые страдания миллионам людей.

Из тех психологических образований, которые обеспечивают интегрированность психики, можно выделить несколько, на мой взгляд, самых важных:

• - идеи о собственном происхождении и происхождении человечества;
• - идеи о цели и смысле своей жизни и жизни людей вообще;
• - идеи о возможности воздействовать на свою жизнь и жизнь других людей;
• - идеи об общности себя с другими людьми и об уникальности своего Я.

Думаю, что степень абстрактности этих идей будет влиять и на их возможную конкретизацию в переживаниях. Опыт работы с людьми разных возрастов показывает, что пока одна (или несколько) из указанных идей является слишком конкретной, сведенной к выполнению ряда действий или к фиксации на одном или нескольких переживаниях, продуктивность человека в решении жизненных задач резко снижается, он фактически становится обреченным на воспроизведение одной

102

и той же формы своих качеств, например, в виде социальной роли "строгой учительницы", "заботливой мамы", "карающего отца", "руководителя" и тому подобное. Это не только путь к дальнейшей дезинтеграции своей психики, это путь и к психологической смерти, так как он связан с практическим игнорированием других качеств своей же психической реальности.

По моему мнению, наличие этих идей в разной форме представлено в попытках описать многообразие человеческих характеров и соотнести их с пониманием человеческой природы вообще. Остановлюсь, с этой точки зрения, на классификации характеров, предлагаемой Э. Фроммом. Он говорит об ориентации человека как проявлении его характера, признавая, что характер обусловливает активность (поведение), а черты характера конструируют силы, которые личность может совершенно не осознавать. "Ориентации, посредством которых индивид вступает в отношения с миром, определяют суть его характера, характер можно определить как (относительно перманентную) форму, служащую проводником человеческой энергии в процессе ассимиляции и социализации"¹. (Ассимиляция - это освоение вещей, социализация - отношение с людьми и с самим собой.)

Энергия проводится в форме характера, поступки непосредственно выражают характер. "Систему характера, - считает Фромм, - можно считать заместителем системы инстинктов у животного. Формирование индивидуального характера определяется столкновением экзистенциальных переживаний, индивидуальных переживаний и тех, что обусловлены культурой, с темпераментом и физической конституцией индивида" (курсив мой. - ГЛ.). Думаю, что эти экзистенциальные переживания всегда связаны с тенденцией психической реальности к интеграции и выступают для человека как освоение соответствующих идей происхождения жизни, смысла жизни, возможности воздействовать на нее и своей общности с другими людьми. В любом случае, по моему мнению, эти экзистенциальные идеи связаны с переживанием присутствия другого человека и его воздействия.

Остановлюсь на позитивных и негативных, с точки зрения Э. Фромма, сторонах различных видов ориентации.

103

Рецептивная ориентация
(берущая)

+	-
берущая	пассивная
ответственная почтительная скромная обаятельная сговорчивая социально приспособленная идеалистическая восприимчивая вежливая оптимистическая доверчивая нежная	безынициативная бездумнаябесхарактерная подчиненная лишенная гордости беспринципная рабская без уверенности в себе нереалистическая трусливая бесхребетная принимающая желаемое за действительное легковерная сентиментальная

Подчеркнутые качества позволяют говорить о том, что этот тип ориентации предполагает выделение психической реальности своей и другого человека и необходимости использовать ее специфические качества, не тождественные качествам других видов реальностей. Это естественно ставит вопросы о понимании специфики качеств психической реальности, о их развитии. Такая ориентация построена на выделении самой реальности человеческих отношений, существующих в настоящее для человека время, и, в известной степени, позволяет ему не только мечтать о золотом веке, но и находить возможности своего счастья в настоящем. Похоже, что в современном обществе эта ориентация является преобладающей, так как один из характерных ее признаков, описанный Э. Фроммом, - доверие к "экспертам" и к общественному мнению - очень высоко, а практически бесчисленные ссылки на "профессионалов" в любом деле, которые научат и объяснят, скажут, как надо действовать, стали почти заклинанием от всех экономических и социальных бед. Этой абсолютизацией права "профессионалов" принимать решения и осуществлять их непрофессионал скрыто или явно обесценивается как человек, несущий в себе другую концепцию жизни, другую практическую философию, ему как бы приписывается отсутствие способности разумно и активно действовать в своей же собственной жизни.

104

Мне бы не хотелось давать какую-то однозначную оценку любому типу ориентации. Они интересуют меня только как возможность интегрирования для человека своего Я, своей психической реальности. Именно с этой точки зрения рецептивная ориентация представляет большой интерес, так как ее, по мнению Э. Фромма, можно обнаружить в обществах, где за одной группой закреплено право эксплуатировать другую. Если вспомнить, что прошло чуть больше ста лет с тех пор как на территории нашей Родины отменили крепостное право, то вопрос о происхождении инфантильной рецептивной ориентации можно рассматривать и конкретно-исторически: "Вот приедет барин, барин нас рассудит..."

Готовность к анализу психической реальности, открытость к восприятию средств этого анализа, экзистенциальная незащищенность, по-моему, присущи в полной мере людям с рецептивной ориентацией в нашей стране; миллионы обманутых вкладчиков всех финансовых компаний, это они - доверчивые и нереалистичные.

Эксплуататорская ориентация
(овладевающая)

+	-
активная инициативная требовательная горделивая импульсивная уверенная в себе пленяющая	эксплуатирующая агрессивная эгоцентричная самодовольная безрассудная высокомерная обольщающая

Свободный рынок XVIII-XIX вв. взрастил этот тип людей. Именно "они провозгласили право силы и рационализировали его указанием на закон природы, - пишет Э. Фромм, - заставляющий выживать сильнейшего, любовь и порядочность были названы слабостью, размышление - занятием трусов и дегенератов".

Эксплуататорская ориентация, как никакая другая, несет очень конкретные экзистенциальные идеи, которые придают ей необходимую энергию и силу.

Их можно достаточно точно, по-моему, вычленить и сформулировать примерно так:

105

1. Человек - это разумное животное. Кто сильнее, тот и умнее.
2. Смысл жизни - в выживании любой ценой.
3. Другие - это не Я, с ними можно делать то, что "Я хочу".
4. Другие не могут помешать мне делать то, что я хочу.

Обесценивание другого человека, восприятие его только по принципу полезности скрывает для лиц с эксплуататорской ориентацией их собственную незначимость для самого же себя, ориентируясь в избытке на полезные свойства других, они упускают свои собственные возможности. Пользуясь плодами чужого труда - чужими идеями и предметами, даже чужими чувствами, они не способны быть продуктивными по отношению к собственному Я.

Эксплуататорская ориентация у моих современников проявляется во всех видах авторитарного поведения (от бытового до политического), разрушающего жизнь другого человека (или людей) ради собственных интересов.

Поразительным, по-моему, является тот факт, что лицо с такой ориентацией зачастую воспринимается как необходимое и желанное для разрешения сложной жизненной экономической или политической ситуации. На него склонны перекладывать ответственность многие, хотя их же это лицо просто бессовестно эксплуатирует. Робкие голоса о том, что такого "барина" не надо, что "не мешайте - и мы сами справимся" очень редко слышатся. Энергичность лица с эксплуататорской ориентацией, его инициативность, результативность его активности производят должное впечатление. Действуя по принципу открытого потребления свойств и качеств других людей, он несет в себе идею полезности их жизни как одну из формообразующих псевдожизни. Эта идея становится основой манипуляции другим человеком, основой воздействия на его психическую реальность. Это звучит даже в родительских текстах: "Ты мне такой (?!) не нужен". "Такой" - неуспешный, непослушный, грубый, грязный и пр. Это может быть и открытая манипуляция через угрозу отказа от любви и непосредственное действие - уход, отъезд, помещение в спецучреждение и тому подобное.

Еще более жестко эксплуататорская (овладевающая) ориентация выступает в области распределения усилий

106

для достижения цели. Усилия эксплуататора при этом всегда минимальны, но цель или результат оказываются принадлежащими ему - обман, воровство становятся необходимыми на этом пути. Обесцененные другие люди не воспринимаются как ценность и целостность, у них нет лиц - они не-Я, и этого достаточно для принятия решений о воздействии на них.

Думаю, что эта ориентация привнесла в историю человеческих отношений постоянное напряжение в переживании идеи возможного равенства между людьми как одной из экзистенциальных идей. Поиск путей конкретизации этой идеи воплотился в настоящее время в Декларацию прав человека и в Конвенцию о правах ребенка, которые учитываются при принятии конкретных законов разных стран.

Стяжательская ориентация
(сберегающая)

+	-
практичная экономная осторожная сдержанная терпеливая внимательная стойкая упорная невозмутимая стрессоустойчивая аккуратная методичная преданная	безвоображения жадная подозрительная холодная заторможенная тревожная упрямая ленивая инертная педантичная вязкая собственническая

Эта ориентация существовала рядом с эксплуататорской в XVIII и XIX веках, она составляла основу уверенности в себе и стабильности жизни для представителей средних классов, давала чувства общности, гордости, укрепляла чувство безопасности. Сегодня эта ориентация у людей присутствует, но она не может реализоваться - нет для этого социальных и экономических условий, вот поэтому у нас отсутствует средний класс.

Нереализуемая стяжательская ориентация приводит к тяжелым последствиям для человека - его Я теряет основу для реального существования, так как нет возможности сохранить добытое и заработанное. Его собственность, в том числе и семья, беззащитны перед

107

стихией экономической и социальной нестабильности, перед расшатыванием и обесцениванием естественных жизненных ценностей - труда, самой жизни, ее высокого назначения. Добытое и заработанное как физическими, так и интеллектуальными усилиями сегодня мгновенно обесценивается хаотическими силами - экономическими и социальными: инфляцией, отсутствием выраженных общенациональных интересов, отсутствием ясной общей концепции индивидуальной жизни и тому подобное. Это приводит к размыванию границ между Я и не-Я, так как человек не видит связи между собственными усилиями и качеством его жизни, внешний мир воспринимается как угроза, а мир Я - как замкнутый, неподвижный, а значит пустой или пустующий. Для его заполнения или поддержания в напряжении нужна внешняя результативность активности - рост Я за счет предметов, которыми оно овладевает.

Современная стяжательская ориентация, если она реализуется, приобретает форму снежного кома, катящегося с горы, то есть перерастает в потребительство и накопительство, стимулируемые рынком.

Для меня эта ориентация представляет очень большой интерес, так как в ней актуальны все основные идеи, интегрирующие психическую реальность, Я человека. Другое дело, что все они находят свое конкретное воплощение и в конечном счете ведут на этом пути к отстранению человека от свойств собственно психической реальности. Но эти идеи актуальны для стяжательской ориентации, и люди этого типа характера готовы потенциально реагировать на варианты содержания этих идей, что, на мой взгляд, в наших условиях делает их достаточно легкой добычей различных демагогов, произносящих слова о возможном спокойствии и стабильности, без видимой гарантии этих состояний в своей деятельности.

Воспользуюсь для прояснения этой мысли словами X. Ортеги-и-Гассета: "Демагоги сгоняют (людей. - Г.А.) в толпы, чтобы не дать личности возможности заняться самоустроением, которое возможно только наедине с собой. Очерняя служение истине, они предлагают нам взамен мифы. Разжигая страсти, они добиваются того, что люди, сталкиваясь с ужасами жизни, приходят в исступление. Совершенно ясно, что поскольку человек - это животное, которому удалось уйти в себя, то человек в исступленном состоянии, постепенно опускаясь, нисходит до животного уровня.

108

Подобное зрелище всегда являют эпохи, обожествляющие чистую деятельность... Человеческая жизнь теряет смысл и ценность, повсюду творятся насилие и грабеж. Прежде всего грабеж" ¹. Тот самый грабеж, который делает невозможным осуществление стяжательской ориентации человека.

Я бы не хотела делать акцент на общей значимости какого-то вида ориентации. Их можно выделить и описать, соотнести с другими качествами людей, которые, компенсируя плюсы и минусы каждой ориентации, позволяют говорить о степени интегрирован-ности сознания человека, принадлежащего к ней.

Итак, стяжательский тип ориентации потенциально готов к интегрированию своей психической реальности через принятие воздействия извне, он больше других социально зависим и больше других беззащитен при возникновении хаоса во внешних условиях жизни; если этот хаос будет сильным и длительным, то стяжательский тип может просто погибнуть, как погибает улитка, если у нее отнимут домик.

Рыночная ориентация
(обменивающая)

+	-
целеустремленная готовая к обмену моложавая устремленная вперед свободомыслящая общительная экспериментирующая недогматичная действенная любознательная понятливая контактная терпимая остроумная щедрая	пользующаяся случаем непоследовательная ребячливая не считающаяся с будущим или прошлым без принципов и ценностей неспособная к уединению бесцельная релятивистская сверхактивная бестактная умничающая неразборчивая безразличная глуповатая расточительная

Рыночная ориентация, которую описал Э. Фромм, складывается в нашей стране буквально на глазах, ее приход переживается как появление новых требований к твоей частной и профессиональной жизни. Появляется

109

чувство, что вместо осуществления своей жизни нужно еще доказать ее осуществимость и осуществляемость для других людей, то есть показать ее так, чтобы она была востребована, чтобы она была нужна и интересна. Тогда элементарно за нее заплатят столько, что не нужно будет считать рубли от зарплаты (которую, может быть, выдадут) до зарплаты (которую ты, может быть, получишь). Необходимость демонстрации своих качеств ставит многих знакомых мне людей в тупик - надо подать себя при написании заявки на грант, надо подать себя при приеме на работу, надо подать себя при встрече с иностранным коллегой, при работе с потенциальными заказчиками на твои умения и знания... Это оказалось очень сложно, мы (очень многие) просто не представляем себе, как это можно вслух, без тени сомнения говорить о своих заслугах и достижениях, разве дела не говорят сами о себе? Оказалось, что нет, надо еще знать цену своему делу, чтобы оно не осталось без внимания, без употребления другими, а ты сам не остался бы без средств к существованию, если тебя действительно кормит это дело, если "нет", то надо искать другое, а там снова та же история с демонстрацией своих возможностей...

Так стала осознаваться личная ценность хорошей рекламы, надежной репутации, а не только личных умений, знаний, таланта наконец. Стала жизненно важной необходимостью "упаковка", причем "упаковка", пользующаяся спросом. Для многих из нас эта переориентация произошла стремительно и не очень больно, для других затянулась в мучительную необходимость соответствовать безликому спросу, а не своим творческим возможностям, не самому себе (даже не истине), а именно спросу. Вы принесли рукопись научной работы? Извините, у нас сейчас спрос только на популярные издания, приходите позже (может оказаться, что это позже равно никогда).

Эту ситуацию можно довести до абсурда и представить себе лавину популярной литературы вместо научной (реальность сегодняшнего дня) или миллионы проектов вечного двигателя (если на них будет спрос) и... ни одного гения (если на них не будет спроса) ни в одной сфере деятельности. Но это абсурд, а пока... Пока в жизни нашей страны наблюдается рождение характеров рыночной ориентации.

Нельзя сказать, что их не было, всегда (во все времена и у всех народов) были люди, которых в советское

110

время называли конъюнктурщиками. Эти люди работали на спрос. И если очередной съезд объявлял борьбу с пьянством, они писали об этом книги. Или же объявлялась тема разумных потребностей, и бодро стучали пишущие машинки в соответствии с актуальностью, с юбилеем, с "историческими" визитами и не менее историческими решениями...

Умение чувствовать конъюнктуру, особенно определяемую власть предержащими, обеспечивало человеку невозможность отказа от чувства реальности собственного Я, от необходимости заниматься его интегрированием, то есть решением экзистенциальных проблем. Все было просто и ясно - цены известны, стабильны, заказы сформулированы, соответствие с ними обеспечивало покой, сытость, защищенность.

Думаю, что описываемое Э. Фроммом содержание рыночной ориентации у людей в нашей стране только начинает складываться, и мы осознаем ее появление в виде, в первую очередь, изменения эмоциональных отношений между людьми. Они становятся менее теплыми, менее дружественными, открытыми. Это чувствуют многие и пытаются обсуждать как личную и социальную проблему. Кроме того, появление рыночной ориентации остро поставило перед многими людьми проблему надежности (честности, искренности) другого человека, проблему осознания оснований отношений с другими людьми.

Думаю, что очень важен этот момент, актуализирующий экзистенциальные задачи человека, выносящий их из интимного мира Я в мир реальных межличностных отношений. Поиск партнера, коллеги, надежного человека обращает к выделению критериев надежности, критериев порядочности. Здесь уже недостаточно чувств, нужно понимание человека, а оно невозможно без практической философии жизни, без осознания экзистенциальных основ жизни.

Время покажет, какой тип рыночной ориентации формируется в нашей стране, в странах бывшего Советского Союза. Почему-то мне кажется, что он не будет особенно отличаться от того, что описывал Э. Фромм.

В его описании уже сегодня много узнаваемого, словно это картина из бытовой жизни людей, меня окружающих, но картинки более яркие, четкие, чем то, что я вижу ежедневно, с чем сталкиваюсь в реальной работе с людьми.

Какая же она, рыночная ориентация характера человека? К описанным выше качествам можно добавить,

111

по мнению Э. Фромма, совершенно особый феномен "личностного рынка", диктующий желательный тип личности. Этот диктат желательного типа до настоящего времени выступает в несколько иной форме - в форме идеала человека, которая существовала как идея, как концепция в общественном сознании и требовала от человека личных усилий по ее конкретизации¹. Степень конкретности этой идеи обеспечивалась системой общественных запретов и разрешений по осуществлению индивидуальной активности (богатейший материал можно найти об этом, например, в работе Эдуарда Фукса "Иллюстрированная история нравов". - М.: Республика, 1993-1994). Думаю, что надо прислушаться к описанию Э. Фроммом "личностного рынка", в нем звучит не только констатация изменений, свидетелем которых он был, но и предостережение, которое можно обратить к нам сегодняшним, пытающимся следовать во всем цивилизованным странам, отказываясь от необходимого анализа пути, по которому они шли или идут.

Итак, рыночная ориентация характера начинается с восприятия себя как товара, а собственной ценности как меновой. На "личностном рынке" принцип оценки меновой ценности такой же, как и на товарном, то есть полезная ценность становится необходимым, но недостаточным условием.

Успех человека зависит не только от его знаний и умений, но и от того, как он сумел их продать. Это существенно влияет на его же самооценку, которая становится зависимой не от собственных способностей человека, а от цены на них. "Человек заботится не о своей жизни и счастье, а о том, чтобы стать хорошим товаром", - пишет Э. Фромм. Но мода на "товар", его нужность для других уже не зависят от самого человека, поэтому и его самооценка начинает зависеть от условий внешних, от того, как воспринимают его ценность потенциальные и реальные покупатели. Если изменчивость рынка выступает мерилом ценности человека, чувства собственного достоинства и самоуважения разрушаются, так как у человека не оказывается необходимого психологического материала для интегрирования своей личности, для восприятия себя как автономного и независимого существа, идентичного самому себе.

112

Это явление, описанное Э. Фроммом как "личностный рынок", уже отзывается эхом в содержании семейных конфликтов наших современников, когда, например, дети упрекают своих родителей в их жизненной неконкурентоспособности, в невозможности быть богатыми и востребованными другими, то есть относятся к родителям с точки зрения их экономической полезности для достижения успеха в собственной жизни.

Зависть к чужому успеху, невозможность достижения его за счет собственных умений и ценных личностных качеств - искренности, порядочности и честности - в условиях "личностного рынка" способствуют абсолютизации ценности конкретных характеристик жизни. Целостное восприятие жизни и себя становится как бы ненужным, из сознания человека вытесняется необходимость его же собственной сущности, сохранения и проявления его индивидуальности. Собственная индивидуальность начинает восприниматься и переживаться как меновая ценность, а значит, и проявляться чисто количественно - больше - меньше успеха, измеряемого весьма конкретно точной суммой всеобщего эквивалента - денег.

Самовосприятие человека и восприятие им других, как давно известно из психологии, практически не отличаются. Если различие между людьми воспринимается через их цену на рынке, то их истинная индивидуальность не только не проявляется, не вос-требуется, но может и не ощущаться человеком как необходимая для его жизни, для его собственной жизни. Я с его потенциально уникальными качествами становится просто ненужным ни самому человеку, ни другим людям. Он, человек, становится равным другим людям не по принципу ценности его жизни, а по принципу взаимозаменяемости. Эта ситуация подкрепляется еще и развитием техники, которая нивелирует различия между людьми, ее использующими; унификация многих видов профессиональной деятельности делает людей взаимозаменяемыми, равными не по ценности их индивидуальности, а по ценности их тождественности. "У нас незаменимых нет" - знакомый лозунг, трансформирующийся в условиях "личностного рынка" в другую формулу: "Тебя нет, если на тебя нет спроса". Особенно больно эта ситуация бьет по людям, которые не имеют даже достаточно физических сил, чтобы заявить о своем существовании, -

113

детям, старикам больным, "личностный рынок" в нашей стране только начинает складываться, и его "дикие" формы буквально оставляют за бортом жизни людей, которые не могут себя продать.

Сегодня широко декларируется и новое содержание понятия равенства людей как равенства перед законом, - думаю, что это одно из проявлений восприятия людей по принципу их тождественности. Возможно, это необходимый момент в становлении правового государства как условие социализации человека - условие сохранения его индивидуальной жизни в быстро меняющихся обстоятельствах современного мира.

Насколько можно ориентироваться в истории самого понятия прогресса человечества, слова о равенстве произносились практически всегда, независимо от представления людей об идеальных принципах общественных отношений как о своеобразных условиях равенства для всех людей. Это принцип золотой середины (Аристотель), принцип счастья и пользы (гедонизм, эвдемонизм, утилитаризм), принцип любви (христианство), принцип императива (Кант), принцип жизни (Ницше), принцип единства (Наторп), принцип солидарности (французские социологи), принцип роста знания (Кант и другие), принцип максимализма - счастья для максимума людей (Милль, Спенсер, Михайловский и другие).

Законы, о которых сегодня так много говорят как об условии осуществления равенства, тоже создаются людьми, которые при их разработке исходят из собственных представлений о человеке и его сущности, об индивидуальности как проявлении этой сущности. Выбор оснований для создания законов не является случайным, а отражает те ориентации, которые присутствуют у его создателей, ориентации в специфической реальности, которую и должны отражать законы в психологической реальности.

Похоже, что сегодня мы наблюдаем фантастическое явление, которому я не могу дать точного названия, но оно есть, с ним встречаешься практически повседневно - в разговорах с людьми, в текстах радио-и телепередач, в красках и названиях на книжных прилавках, в студенческой аудитории, в купе поезда дальнего следования... Внешне это выглядит в преобладании слова "как?" В виде вопроса и утверждения, просьбы, требования, даже угрозы: "Как стать собой, преуспевающим в бизнесе, завоевать друзей и оказывать влияние

114

на людей, стать уверенным в себе, развить память, освоить иностранный язык, сложить печь, построить баню..." И так мало (или кажется, что очень мало) "почему"! Аналитическую работу отдали (отдают, отдаем) кому-то, пользуясь плодами этого анализа в виде рецептов, правил, приемов с гарантированным результатом - успехом в жизни. Измеряется этот успех... Вот здесь я бы хотела остановиться и прервать свое категорическое утверждение количественным наблюдением. Из нескольких сотен людей, обращавшихся ко мне за психологической помощью, лишь немногие (меньше десяти человек) задавали вопрос "Почему?" В лучшем случае он звучал в форме: "Может быть, мы в чем-то виноваты", а большинство вопросов было о том "Как! Как воздействовать (менять, изменять, переделывать) на другого".

Чем больше я работала (работаю) с людьми, тем больше убеждаюсь в том, что в их сознании преобладает механическая картина психической реальности, где вопросу о сущности человеческой индивидуальности практически не место. Механичность картины выглядит как предположение о наличии устойчивого механизма, обусловливающего поведение человека во времени, работающего по принципу: сигнал - реакция. В который раз убеждает это в том, что бихевиористы, построив свою схему "стимул - реакция" и положив ее в основу объяснения поведения человека, были ближе всех к построению теории, ожидаемой большинством моих современников.

"Как?" - это просьба об инструкции, с помощью которой можно управлять, манипулировать, в конечном счете предсказывать качество отношений с другим человеком, гарантировать для себя спокойствие и уверенность. От психологии как науки о человеке не требуют даже попыток аналитической работы (на них нет спроса), требуется рецепт или простое понятное сразу объяснение, которое легко ложится в схему рецепта, инструкции, правила.

Мне не хотелось бы упрощать историю психологии в XX в., но последнее десятилетие ее существования в нашей стране показало, что она очень быстро может превратиться из науки, ориентированной на поиск истины, в сферу деятельности, которая обслуживает задачи манипулирования другим человеком, то есть перестает быть наукой, сливается с бытовым сознанием, растворяется в житейской психологии.

115

Не берусь судить, хорошо это или плохо, - в конечном счете рассудит история. Но трудно смириться с тем, что кто-то, открывший способ эффективного манипулирования, присваивает себе право на владение истиной и считает результаты собственных манипуляций с человеком показателями развития, отождествляя изменения, вызванные своим присутствием в жизни человека, с качествами самой жизни.

Когда я впервые встретила у Э. Фромма слова о том, что "познание человеком самого себя, психология, которая в великой традиции западного мышления считалась условием добродетели, правильной жизни, счастья, выродилась в инструмент для лучшего манипулирования другими и самим собой в рыночных изысканиях, в политической пропаганде, в рекламе и тому подобное"¹,то не почувствовала всей боли, которая звучит в них. Прошло всего три года (с 1992 по 1995 г.), и сегодня, наблюдая за изменением состояния психологии, чувствуя личную ответственность за ее существование, я по-новому прочитала эти строки - в них то, что не могла, увидев, сформулировать сама: человеку, попадающему в условия "личностного рынка", приходится отказываться от собственного мышления о самом себе, о своей жизни, о своей индивидуальности наконец. Это увидел и сформулировал Э. Фромм, но это же самое, только в другой форме, было в нашей стране, когда она называлась Союзом Советских Социалистических Республик. Сама я столкнулась с этим в двух обликах, ясно выступивших в конкретных экспериментально-психологических исследованиях: в облике нивелирования средств индивидуальности высказывания в письменной речи школьников и в фактах массового отсутствия рефлексивного подхода в понимании человека - преобладал оценочный подход с жестко заданными критериями... Воспроизводимость этих фактов в массовом обследовании не только огорчала, но и заставляла думать о том, почему человек отказывается от проявления своей индивидуальности, почему он не замечает (не хочет? не может?) индивидуальности в другом человеке.

Я и сегодня не знаю ответов на эти вопросы, но понимаю неслучайность их появления в данных конкретно-экспериментальных исследованиях. Человеку нужно иметь не только силу собственного Я, переживать

116

ее присутствие, но ему нужны формы воплощения своего Я - те идеи, которые позволяют конкретизировать до бесконечности в интегрированном целом это Я. Это похоже на воплощение замысла: чем он плодотворнее, тем разнообразнее по формам, средствам, способам.

В этом смысле идея о том, что "Я - человек маленький", и идея о том, что "Я - отвечаю за все на свете", открывают перед человеком различные аспекты жизни и своей индивидуальности в ней.

Господствовавшая в нашем обыденном сознании идея о "барине", о необходимости "выполнять и перевыполнять" указания других, сопутствующие ей идеи "человека-винтика" не только не способствовали осознанию своей сущности, но и обесценивали сам факт существования психической реальности и необходимость с ним считаться.

Известно, что свойства психической реальности меняются очень медленно, нужно время, измеряемое жизнью поколений, иногда нескольких, чтобы то или иное качество возникло или трансформировалось (у нас еще будет возможность поговорить об историческом характере этих свойств).

Может быть, наиболее мобильным является характер человека - то, что выше было представлено как ориентация человека. Недаром почти всегда говорится о конкретно-историческом типе характера, даже есть для этого жесткие характеристики - современный человек и несовременный.

Если воспользоваться ими, то, по-моему, мы все сейчас переживаем (в той или иной форме) или нет эту современность как собственную нужность или ненужность. Различие (самое главное) проходит здесь по линии "нужности для...".

Похоже, что именно здесь, в конкретизации этого "для" и заложены основы существования индивидуальности, интегрированности Я, может быть, даже психического здоровья.

Если это "для" будет заполнено отражением спроса, то уже потенциально будет декларироваться, что Я человека есть "ничто", "пустота", которая может быть заполнена этим спросом. Практически личность при рыночной ориентации должна быть свободна от своего Я, от своей индивидуальности, а значит, от всех видов страданий, с ним связанных, в том числе и страданий совести, стыда, ответственности, необходимости защищать

117

свою честь, иметь и сохранять достоинство, вообще заботиться о существовании своего и чужого Я. Прямым следствием этого является безразличие человека к самому себе. Этот поразительный феномен безразличия к себе проявился в полной мере в моей научной биографии при исследовании мотивации учебной деятельности подростков. Суть феномена (исследование 1976-1983 гг.) состояла в том, что подростки, даже обладая необходимым интеллектуальным потенциалом для успешного освоения материала, отказывались от собственных интеллектуальных усилий по его освоению. Говоря бытовым языком, им было не стыдно за то, что они не хотят учиться. Организовать их собственные усилия по воздействию на собственную же активность было практически невозможно - это было проблемой для учителей и родителей. Фактов, характеризующих отношение к учебе подростков в 50-60-е гг., в моем исследовании просто не было, например, фактов признания сверстниками успешно обучающегося подростка. Похоже, что подростки в моей работе выступили барометром тех изменений, которые происходили в ориентациях взрослых, переживавших независимость жизненного успеха от собственных усилий: собственный труд переставал быть, да и не был, по большому счету, никогда социальной гарантией жизненного успеха. Явление, называемое блатом, все шире входило в сферу бытового и общественного сознания, коррумпированность становилась все более существенным фактором жизни. Это, конечно, один, на поверхности лежащий фактор, но, по-моему, очень важный, так как именно он в многообразных формах нивелирует индивидуальные качества человека.

Мне не хотелось бы писать сейчас какие-то слова о тоталитаризме, о нем написано уже много и, думаю, весьма справедливо и аналитически точно, но этот феномен нежелания подростков учиться, который так ясно выступил в указанные годы и меняющийся сегодня,- своеобразное зеркало изменения ориентации, переживавшееся большими группами людей. Хотелось бы назвать это сегодня переживанием появления пустоты в интеграционных тенденциях индивидуальности.

В более раннее историческое время эта пустота связывалась с нравственно-религиозными идеями, позже - с идеями нового человека и нового будущего, они несли интеграционный потенциал для индивидуальности

118

человека. Но нравственно-религиозные идеи были запрещены, а идея нового человека не предполагала индивидуальности человека как его уникальности, она была доведена до абсурда, например, в лозунге: "Женщины - на трактора" и прочее. Получилось, что она стала предельно конкретной, то есть потеряла (стала терять на глазах) свою продуктивность как возможность бесконечного конкретного разнообразия. Противоречие между конкретностью содержания этой идеи и ее назначением (формообразованием индивидуальных ориентации) сделало свое дело в разрушении и других интеграционных характеристик индивидуальности - появилась двойная мораль, "кухонная" политика, теневая экономика, телефонное право и прочее.

Подростки, особенно восприимчивые к индивидуальным качествам взрослых, к их возможности персонифицировать идеал человека, отреагировали массовым нежеланием учиться на отсутствие во взрослых этого свойства - быть персонифицированным идеалом человека, то есть фактически быть самим собой.

Феномен советского человека еще только начинают осознавать. Каждый из нас так или иначе несет его в себе. Современный подросток не хочет учиться потому, что он не умеет (не хочет и не может) принимать и осуществлять продуктивные решения, касающиеся своей собственной судьбы. Но появляются уже люди, которые могут быть для него пусть не всегда близким, но персонифицированным идеалом другого, не "блатного", содержания жизненных целей и путей их достижения. Надеюсь, что я не очень ошибаюсь в описании этого нового явления.

О современных ориентациях характеров писать очень сложно уже потому, что многие из них зарождаются и типизируются буквально на глазах, и в них мне легче узнать проявление различных известных интеграционных идей, чем ввести какой-то новый критерий для описания.

Основное качественное отличие в современных характерах (сегодняшних) в том, по-моему, что в любой конкретной форме обостренно переживаются экзистенциальные идеи, которые определяют и изменения форм жизненной активности. Это есть и у "новых русских", и у "лиц кавказской национальности", и у детей, торгующих газетами, и у коллеги, впервые в жизни получившего гранд фонда Сороса, и у подростка,

119

принимающего решение о поступлении в гимназию, и у пожилого человека, учившегося впервые в жизни вставать в пикет с самодельным плакатом...

Наблюдая социальную обусловленность форм жизненной активности людей, все больше ловлю себя на мысли, что известные мне описания характеров при всей их ограниченности и известной доли условности помогают описать, для себя конкретизировать и общие тенденции изменения активности, и их индивидуальные варианты.

Уже использованная классификация ориентации Э. Фромма дала возможность увидеть конкретно-историческую обусловленность тенденций активности, соотнести ее с интеграционными тенденциями в Я человека. Сейчас мне бы хотелось усилить такой момент в собственном рассуждении: любая интеграционная идея (происхождения, цели и смысла, возможности воздействия, общности) предполагает диалогичность сознания, несущего эти идеи. Диалог с другими людьми в вербальной форме или диалог со своим вторым Я. Похоже на то, что эта диалогичность и является основой жизненности идеи - своего рода защитой от превращения в фантом, в стереотип, в указание, в назидание, в одномерное, линейное правило.

Поддерживают эту диалогичность идей естественная связь между поколениями и преемственность культурно-исторического контекста жизни, то самое чувство причастности к делам сегодняшним, та ответственность перед будущим и знание прошлого, которые делают человеческое Я не только потенциально присутствующим, но и осуществляющимся.

Если эта диалогичность нарушается, то каждому поколению не только надо заново изобретать велосипед, но и искать другой источник для сохранения сознания. Один из парадоксов жизни состоит в том, что одно поколение - поколение сверстников - не может сохранить, а тем более развить сознание. Поколению сверстников будет не хватать Мудреца-философа, который может посмотреть на жизнь как бы со стороны, рефлексивно и отстраненно. Недаром существуют и существовали возрастные субкультуры, которые приобрели особое значение по мере исторического признания специфики детской психики, ее качественного отличия от психики взрослых. Существование субкультур интересно для меня проявлением в них интеграционных тенденций, которые в

120

конечном итоге проходят, как проходит период чувствительности организма ребенка к детским инфекциям. Субкультура как бы исчерпывает резервы своей диалогичности. (Подробнее о них мы поговорим при описании подросткового и юношеского возрастов.)

Мудрец-философ в индивидуальной судьбе человека и в жизни субкультуры выполняет важнейшую задачу - задачу развития честного мышления, ориентирующего человека в жизни его Я и в мире бытия, открывающего существование необходимости различать жизнь и псевдожизнь для сохранения самого главного в феномене человека - честного мышления. Мудреца-философа нельзя заменить никем, он и есть то самое Я, которое есть Я. Можно сыграть его роль, только как актер не равен своему герою, так и играющий роль мудреца будет не равен ему в проявлениях своего Я. Мудрецы не принадлежат ни одной субкультуре, они принадлежат всем. Таким был Мераб Константинович Мамардашвили, имевший право и смелость сказать: "...я буду против народа". Философ-мудрец персонифицирует обобщенный идеал человека в своих рассуждениях о жизни, в том, как он расставляет акценты в диалоге с другими и в диалоге с самим собой. По сути дела он воплощает в себе свободное Я. Не будучи сами мудрецами-философами, его роль могут играть поэты и писатели, художники, композиторы, если своими средствами персонифицируют обобщенный идеал человека и тем самым поддерживают диалогичность сознания в своих читателях, зрителях, слушателях. Кажется, что, в отличие от Мудреца-философа, рождающего в слове мысль о мысли, писатели, поэты могут работать со словом как с инструментом мысли, то есть работать с его свойствами как с инструментом, отдельно от прямого назначения слова - проявлять мысль. Как можно исследовать состав молотка, так можно исследовать и состав слова, если отнестись к нему как к инструменту, что, например, пробовали делать В. Хлебников и Д. Хармс, стихи которого я уже приводила ранее.

Для философа и для поэта слова - это орудие, инструмент мышления, только задачи они решают разные с помощью этого инструмента. Восприятие поэта и мудреца тоже разное: если поэт чаще воспринимается как дитя, то мудрецу приписывается более почтенный возраст. Думаю, что это не случайно - от

121

мудреца ждут истины, а от поэта - текстов для построения собственного Я, поэт как бы говорит за всех, каждый вычитывает из его текстов то, что умеет. Другое отношение к мудрецу - он несет истину, которую самому (Я) найти не дано, он позволяет выйти за пределы этого чувственного Я в сверхчувственное, или, как говорят, трансцендентное, для того чтобы вернуться в свое чувственное Я с обновленным отношением к жизни, к феномену своего собственного сознания, позволяющим раскрыть его метафизику.

Вот и получается у меня, что интеграционные идеи Я человек получает из нескольких источников. Попробую перечислить их по степени персонификации от наименее персонифицированной к более персонифицированной:

1. Идеи ценности индивидуальной жизни в общественном сознании.
2. Идеи добродетельного человека в общественном сознании.
3. Идеи представленности Я человека для него самого и для других людей.
4. Идея диалогичности Я.
5. Идеи защиты Я в его уникальности.

Первая группа идей существует в условиях взаимной зависимости людей. Чем больше опосредована эта взаимозависимость различными предметами, орудиями, инструментами, тем меньше эта идея представлена в общественном сознании. В этом смысле любопытно, что по мере зависимости все большего числа людей от действий конкретного лица с предметом становится практически не важно "КТО?" у пульта, а важнее "КАКОЙ?" Так появляется новая форма взаимной зависимости людей от свойств психической реальности конкретного лица или лиц.

Вторая группа идей в XX веке претерпела очень сильное изменение, она как бы утратила актуальность. После появления фрейдизма и его весьма неумеренной, на мой взгляд, популяризации сама идея идеального, совершенного человека словно бы перестала интересовать людей. Вопрос "Каким быть человеку?" быстро перешел в категории "личностного рынка". Насколько можно понимать, это одно из проявлений отчуждения человека от своей сущности, особенно неприглядно (для меня лично) оно выглядит в феминистском движении, когда о равенстве говорит существо, пол

122

которого определить весьма затруднительно. Можно привести не одну сотню примеров, когда само понятие добродетели осмеивается и отрицается в общественном сознании как ненужное. Хотелось бы видеть в этом только момент проявления Добра и Зла - свойств, присущих человеческой природе. Разгул бесов (Ф.М. Достоевский) не возникает случайно - слабая выраженность в общественном сознании идей добродетельной жизни (например, чистоты, честности, порядочности) приводит, думаю, не только к потере содержания этой идеи, но и к возможности отказа от размышления о собственной жизни. Конечно, это крайний, болезненный и, возможно, патологический вариант, но его облик виден в том экзистенциальном вакууме, который описывал В. Франкл, и в отсутствии радости у многих наших людей. Думаю, что есть смысл здесь напомнить о том, что радость - естественное состояние добродетельного человека, она награда за чистую совесть, за чистоту помыслов и дел. Источник ее не вне человека, а в нем самом - в его следовании, собственном, не насильственном, добродетельной жизни.

Третья группа идей востребуется наиболее полно в обучении и воспитании, в том содержании культуры, которое становится доступным человеку благодаря его общению с другими людьми. Будет ли это преимущественно нормативная лексика, блатной язык, песни из трех аккордов или нечто большее, нечто другое... Приходится с грустью говорить о том, что особенно в детстве у человека нет возможности самому выбирать - ему предлагают или навязывают, исходя из разных соображений, далеко не всегда связанных с интеграционной возможностью Я.

Четвертая группа идей - идей диалогичности Я конкретизируется в понятии "развитие", которое воплощают в отношение с человеком окружающие его люди. Варианты здесь невелики: диалог или псевдодиалог - говорение пустых слов, болтовня. Значимость диалога измеряется не его временем, а его наличием. Возможен он при встрече с Мудрецом-философом. Думается, что это именно та группа идей, которая связана с конкретной (возможно - уникальной для индивидуальной судьбы человека) персоной, лицом, личностью. Организовать такую встречу невозможно, она должна произойти как событие.

Такой же персонифицированности требует и идея защиты Я. Я думаю, что она связана с существованием

123

подвигов. Не поступков, а подвигов, и является далеко не ежедневным действием человека. Поступок проявляет Я - делает его как бы зримым, видимым самому человеку, он связан с самосознанием.

Подвиг воплощает сущность человека, его способность конкретизировать в действие экзистенциальные идеи других, может быть, всех людей или по крайней мере многих нормальных людей. Подвиг осуществляется на грани бытийных и трансцендентных возможностей человека. Он поднимает человека над силами бытия, ему самому и другим людям дает основание для переживания присутствия особой реальности - психической, и ее силы, ее энергии. Вот почему подвиг придает силы не только самому человеку, но и другим людям. Он становится новой мерой в понимании сущностных характеристик жизни, человеческого Я, говоря иначе, преобразует не только картину мира, но и саму концепцию Я как трансцендентального образования.

Подвиг нельзя организовать, его можно только совершить, к нему нельзя подготовиться специально, к нему надо быть готовым, он дается, но не покупается, - ему нельзя найти меновую стоимость, так как это проявление сущности Я. Если вместо нее пустота, то о подвигах не приходится даже мечтать, так как нечего защищать и сохранять как сверхценность. Подвиг может длиться мгновение и всю физическую жизнь человека. Идея ценности подвига не может быть навязана человеку, она может быть выращена им самим из его трансцендентальных качеств. Это тот самый труд души, который сегодня часто воспринимается и оценивается как бесполезное самокопание и самоедство, разрушающее приличную "упаковку" на "личностном рынке".

История рассудит нас всех, но, пытаясь обсуждать степень персонификации разных идей, способствующих интеграции Я человека, вообще психической реальности, я бы хотела вместе с читателем, добравшимся до этих строчек, вернуться к проблеме далеко не новой и весьма банальной - проблеме ответственности за жизнь, одним из проявлений которой является жизнь людей - моя, твоя, его, их, наша, ваша жизнь, такая знакомая и такая неуловимая, непонятная в своей ежесекундной устремленности к вечности.

Характер человека воплощает в себе идеи его времени, он несет в себе концепцию жизни, доступную

124

ему для воплощения. Он в своем характере - одновременно идея и ее воплощение, поэтому в содержании характера отпечаталось время, и не абстрактное, а конкретное, вполне узнаваемое время, так неумолимо ускорившееся в XX веке за счет того объема информации, которую человек может получить извне в одну его физическую единицу - секунду, минуту, час.

Если этот объем информации не отвечает современному положению дел в мире - ограничен или искажен, - то человек невольно начинает жить в ограниченном информационном пространстве, искажающем (до неузнаваемости) характеристики жизни, как его собственной, так и жизни в планетарном масштабе. Учитывая пластичность, изменчивость свойств психической реальности, возможность существования превращенных форм сознания, появляются предпосылки (за счет качества информации, идущей извне) за счет содержания воздействия извне практически лишить человека чувства реальности его Я, превратив его в характер особого типа - псевдохарактер, так как он будет нести в себе не реальные информационные единицы, а фантомные, пустые. Например, информацию об американцах как потенциальных и реальных врагах, а о чехах и словаках как братьях по крови, или информацию о том, что решения партии всегда верны, мудры и выполнимы, что продовольственную программу надо проводить в жизнь, а пятилетку почему-то выполнять за четыре года, что... Это все еще так близко, так и стоит перед глазами, слышится в звуках маршей и победных рапортах, кото-"рые никак не сопоставимы были ни с бедностью прилавков в магазинах, ни с их убогим видом, ни с разбитыми дорогами, ни с... Ладно, все это было, многое из прошлого (если не все) здесь и сегодня не очень радует. Но хотелось бы выступить на последних страницах этой главы от Я моих сверстников, людей, которых время перестройки застало в возрасте чуть за тридцать.

Пусть это будет небольшой анализ нашего (моего) времени: времени смены жизненных ориентации, ценностей, времени крушения империи, а для меня и потери Родины. Я не буду подробно описывать все происшедшее за последние десять лет, попробую по примеру Э. Фромма описать "плюсы" и "минусы" изменений, произошедших в характере моих сверстников со сменой социальной ситуации.

125

+	-
информированность	чувство профессиональной неполноценности
возможность личных контактов с иностранцами	низкое самоуважение
свобода в выборе профессии и ее смене	чувство ненужности своих умений и знаний, невостребованность
возможность профессиональной самореализации	страх перед принятием решений о смене индивидуального стиля жизни
актуализация гражданских чувств	чувство досады и разочарования, боль - "за державу обидно"
осознание своих перспектив и возможностей	невозможность их реализовать
интерес к собственной жизни	социальная апатия
переоценка близкого окружения и друзей	замкнутость, недоверчивость, подозрительность
готовность действовать и рисковать	бездеятельность, безынициативность, потребительство

Я могла бы продолжить эти описания, но не буду утомлять читателя весьма личными наблюдениями и размышлениями. Думаю, что важно увидеть в этих "плюсах" и "минусах" проявление изменений в процессах интегрирования Я как появление нового содержания идей о возможностях воздействовать на самого себя и других людей, обновленного содержания идей об общности себя с другими людьми, о целостности себя самого.

Необходимость переосмысливать свое место в изменившихся социальных условиях привела к появлению огромного числа психологических проблем, требующих использования, именно конкретного использования, идей о смысле жизни, о ее ценности, о происхождении собственного Я. Это привело к бурному росту спроса на психологическое знание, все науки, способные дать его в более или менее конкретной форме, стали востребованы. Массовым стал интерес к собственному Я и Я близких, но это был и есть интерес к конкретному, манипулятивно-управленческому знанию о других и о самом себе.

Когда я попыталась обобщить возможные типы интегрирования Я, которые можно получить из простой логической комбинации вариантов формулировки основных интеграционных идей (о которых говорилось

126

выше), я поняла, что число их превышает сотню типов и оставляет большие возможности для дальнейших, логических же, комбинаций. Это дало мне надежду в своей дальнейшей работе попробовать найти еще один ключ к анализу и описанию индивидуальности человека. Пока же я даю читателю возможность попробовать это сделать самому, пользуясь такими логически возможными, на мой взгляд, формулировками основных идей, интегрирующих Я:

1. О происхождении человека	от Творца, от обезьяны и др.
2. Цель и смысл жизни человека и Я	Я, чтобы стать Я; смысл жизни человека в самой жизни и т.п.
3. О возможности воздействия на другого и Я	Я=Др. Я≠Др. Я - без меры воздействия Др. - мера воздействия (психич. и физич.)
4. Общность Я с другими	Я=Др. (как все) Я=Я (и никому другому) Др. (я, узнавший себя через сравнение с другими) Другие определяют мое Я Я сам определяю Я

Первые две идеи в их конкретном воплощении обязательно предполагают наличие других. В первом случае это будут, например, животные предки, Творец, инопланетный Разум и тому подобное. Во втором случае указание на других как источник смысла или на осуществление себя может иметь и формулу соединения этих двух источников, причем с разной расстановкой акцентов и разной степенью совпадения представления о смысле жизни человека вообще и своей собственной. Это соответствие или несоответствие проявляется и в воздействии на другого и на себя, и в переживании своей общности и разобщенности с другими людьми, и степени этой разобщенности.

Комбинация всех этих вариантов и степень их устойчивости во времени будет влиять на характер человека - на его ориентацию, а конкретно-исторические условия будут влиять на степень доминирования той или иной группы идей.

Противоречивые свойства ориентации характеров, выделенные Э. Фроммом, дают основания для того, чтобы не относиться к ним как к застывшим портретам, противоречивость говорит о их жизненности - это и привлекло меня в этой классификации больше всего.

127

Возможность увидеть с ее помощью реальность идей людей, которые меня окружают, дополнила ее несколько иным содержанием, которое хотелось обобщить следующим образом: прогресс, несомненно, предлагает человеку все новые и новые вещи, предметы для организации его жизненного пространства, эти вещи, предметы вторгаются и в пространство его Я, создавая его качественно своеобразные проявления в виде отношения к этим вещам; вещи, предметы преобразуют отношения между людьми - они становятся все более опосредованными, это приводит и ко все более опосредованному отношению человека к себе (вплоть до полного безразличия и отчуждения). Существование человеческой интегрированной индивидуальности, способной к развитию отношений с самим собой и с другими людьми, возможно и необходимо, так как это условие сохранения разнообразия жизни - главного источника ее развития. Мне не хотелось бы быть избыточно оптимистичной в оценке качества этого разнообразия, но думаю, что пока человек в состоянии отделять идеи о жизни в разных ее проявлениях от осуществления жизни, то есть в состоянии честно мыслить, у него есть все шансы сохранить свою сущность в том виде, в каком она ему доступна для собственного размышления о ней. А если недоступна, если путь к мышлению закрыт ложью, всегда есть выбор - расчистить путь или идти обходным путем: через обман и самообман куда-то. Может быть, в небытие... Может быть...

Слепец

Пожалейте, люди добрые, меня,
Мне уж больше не увидеть блеска дня.
Сам себя слепым я сделал, как Эдип,
Мудрым будучи, от мудрости погиб.
Я смотрел на землю, полную цветов,
И в земле увидел сонмы мертвецов.
Я смотрел на белый месяц без конца,
Выпил кровь он, кровь из бледного лица.
Я на солнце глянул, солнце разгадал,
День казаться мне прекрасным перестал.
И увидев тайный облик всех вещей,
Страх я принял в глубину своих очей.
Пожалейте, люди добрые, меня,
Мне уж больше не увидеть блеска дня.
Может рок и вас застигнуть слепотой,
Пожалейте соблазненного мечтой.

К. Бальмонт

128

Итак, идеи, концепции жизни и смерти, собственного Я и Я-Другого обеспечивают интеграционные процессы в психической реальности, позволяют выделить сам факт ее существования как для самого человека, так и для наблюдателя. Происхождение этих идей, их вариабельность, относительная устойчивость отмечаются исследователями в области антропологии и этнографии, этики и психологии, философии и истории... Эти данные позволяют приблизиться, на мой взгляд, к пониманию обоснования воздействия человека на другого человека и на самого себя. Воздействия как естественного качества его активности, обладающей вектором движения, направления, цели.

Проблема обоснования воздействия кажется мне одной из главных в возрастной психологии, так как она постоянно (в виде разных теорий) фиксирует процесс и результаты этого воздействия, например, в виде умений и навыков человека, в виде его самооценки и самоотношения, в виде качеств мышления и так далее, и тому подобное. Обоснование воздействия предполагает наличие как минимум переживания людьми процесса (результата) воздействия как сопоставления несоответствия источника воздействия, качества воздействующей силы, результатов воздействия.

Факты выделяются человеком с помощью органов чувств, реагирующих на различные качества мира, но воздействие человека на человека не сводится к сумме реакций органов чувств - глаз, ушей, мышц, органов обоняния и вкуса.

О специфических особенностях воздействия человека на человека мы и поговорим в следующей главе.

О том, что происходит с каждым из нас,
когда мы живем среди людей

Обоснование воздействия человека на человека может осуществляться по-разному: самим воздействующим и наблюдающим. Попробую описать эту ситуацию с точки зрения наблюдателя, используя понятие о процессе взаимодействия и его основных структурных элементах.

Во взаимодействии человека с человеком можно выделить следующие составляющие, относительно независимые друг от друга:

129

• - предмет взаимодействия;
• - позиции взаимодействующих по отношению к этому предмету;
• - отражение предмета и позиции каждым из участников взаимодействия;
• - результат взаимодействия.

Обоснование воздействия может быть найдено в следующих структурных образованиях этого процесса.

1. В свойствах и качествах предмета взаимодействия (они могут быть представлены в бесконечном разнообразии или только в одном-единственном виде).
2. В свойствах и качествах собственной позиции каждого из участников взаимодействия (по принципу "Я так считаю").
3. В свойствах и качествах позиции другого человека (по принципу "Ты же сам...").
4. В свойствах и качествах переживания процесса своего воздействия на предмет.
5. В свойствах и качествах переживания процесса воздействия на предмет другим человеком.
6. В свойствах и качествах переживания изменений собственной позиции.
7. В свойствах и качествах переживаний изменения позиции другим человеком (естественно, что возможно сочетание различных структурных образований).

Приведем примеры разных видов обоснований для уточнения феноменальных характеристик описываемого явления.

1. "Держи ручку ровно", "Неси аккуратно - стакан полный" и тому подобное.
2. "Я же знаю, как лучше..."
3. "Ты же меня сам просил тебе помочь", "Ты же ничего не сможешь сделать без меня", "Ты плохо понимаешь, я тебе объясню" и тому подобное.
4. "Я умею, я хорошо это умею", "У меня есть предчувствие, что это лучше не трогать" и тому подобное.
5. "Ты устал", "Ты можешь сам справиться", "Ты мало приложил усилий" и тому подобное.
6. "Со мной так раньше было", "Я тоже по глупости хотел..."
7. "Вот видишь, ты уже научился", "Теперь ты понял, что...", "Раньше ты не мог, а теперь..."

Выделение различных свойств и качеств процесса взаимодействия для обоснования воздействия определяется

130

тем, какое содержание Я-концепции и концепции другого человека могут использовать взаимодействующие и в какой картине мира воспринимается предмет взаимодействия.

Сопоставление бытовых наблюдений с этнографическими данными¹ показывает, что осознание обоснования воздействия одного человека на другого является очень важным материалом для появления переживаний общности с другими и необходимости проявления своей индивидуальности как конкретизации этой общности.

Так, на островах Фиджи отношения между родственниками (сыном и отцом, дедом и внуками) не только естественно меняются по мере их старения и взросления, но и обосновываются иначе. Этому способствует и специальная терминология, закрепляющая новую взаимозависимость между родственниками. Отец, состарившись, становится для сына не гамаку, а ролей, и называет своих внуков младшими братьями и сестрами. Все они - состарившиеся отец и дети - зависят от взрослого сына. Меняется вся терминология: тубуку (отец отца) становится для взрослого сына тутца (мой старший брат), потому что отец называет взрослого сына "отцом". По мере того как родители и их родители стареют, слабеют, они передают свои обязанности младшему поколению, а вместе с обязанностями и родственные термины.

Одно из главных средств воздействия - называние человека по имени. Для жителей Фиджи это непростая задача. Сам выбор имени для новорожденного становится ситуацией, требующей обращения не только к настоящему времени жизни рода, но и к его прошлому. Во-первых, нельзя давать такое имя, которое уже носит кто-либо из ныне живущих. Имя тоже должно "вернуться", а это возможно только после смерти того, кто это имя носил раньше (нганасаны). Во-вторых, надо узнать, кто именно из предков "вернулся", воплотился в новорожденном. Обряд узнавания может быть самым разным: находилось внешнее сходство с новорожденным или произносили над ним имена умерших предков и наблюдали за реакцией новорожденного. Бывает и так, что родители составляют список имен, отдают его шаману, а он уже выбирает нужное.

131

Переживание общности человека с другими часто у аборигенов Австралии проявляется в восприятии ими патологии - врожденных физических недостатков человека. Всякие физические патологии считались опасными, вызывали сильное предубеждение против всего ненормального, "неправильного" как в строении людей, животных, так и даже плодов, употребленных в пищу. Бывало, что уродцев убивали при рождении или очень мало заботились о них. Женщине, родившей физически неполноценного младенца, никто не хотел помогать.

Австралийские обычаи допускают, чтобы люди в трудных условиях покидали больных и слабых, особенно если это глубокие старики и дети. Но нередко аборигены этого не делают.

Ребенок аборигенов усваивал очень рано, что своими "дурными" поступками он может повредить не только себе, но и другим, в первую очередь тем, кто живет рядом. Детям с колыбели объяснялись их права и обязанности в отношениях с теми, кто их окружает. С первых лет жизни они привыкают не делать того, что обозначается логическим словом "каго" (табу). Ребенок усваивал термины, относящиеся к различным людям, и одновременно узнавал о том, каким должно быть отношение к нему этих людей и как он сам должен вести себя с ними.

"По данным ряда исследователей, одним из действенных способов отучить ребенка от "неправильного" действия или привычки считалось высмеивание его в присутствии сверстников, да и взрослых тоже. Насмешки развивали у ребенка чувствительность к мнению окружающих о нем, побуждали его смотреть на себя "со стороны", сопоставлять свое поведение с другими. Так пробуждалось индивидуальное самосознание.

Переживание общности с другими в своей индивидуализированной форме вплоть до чувства невозможности этой обиды делает процесс обоснования воздействия той процедурой, в которой транслируются от человека к человеку интеграционные идеи и переживания, их вызывающие.

Для наблюдателя открывается относительная устойчивость обоснования воздействия, присущая каждому человеку, в зависимости от принадлежности его к той или иной социокультурной группе. Но эта зависимость не является строго обусловленной, так как содержание

132

обоснований воздействия на другого человека является производной не только мировоззрения человека, но и его мироощущения, которое далеко не всегда прорывается в сознание. Недаром один из самых важных советов, который предлагает современная медицина молодым матерям, состоит в том, чтобы они слушали свое сердце, когда речь идет о том, что надо сделать для их ребенка, как на него воздействовать" ¹.

Мироощущение весьма и весьма, казалось бы, ненадежное обоснование воздействия, но оно основа интуиции, основа содержания бессознательного. Возможность для человека пережить его присутствие в себе требует известной смелости, которую можно сопоставить со свободой и ответственностью человека признать существование своего непростого Я как реальности, требующей его же собственного признания.

Обоснование воздействия, когда оно осуществляется сознательно, через (по возможности) строгое логическое обоснование в слове, обладает свойством порождать и использовать симулякры - двойники, заменяющие предмет, являющиеся его мертвой имитацией. Фактически такими мировоззренческими си-мулякрами являются очень многие наречия, используемые в русском языке для обоснования воздействия: "чтобы было правильно, чисто, аккуратно, красиво, достойно, весело, умно" и тому подобное. Наречия обладают тем удивительным свойством, что они не относятся к каким-то реально существующим качествам предмета, они выделяют их, но произвольно, предполагая лицо, их производящее.

"Правильно" - для кого? "Чисто" - для кого? И тому подобное. Если человек не ощущает присутствия в этих словах известной доли произвольности, он становится их рабом, теряет свободу, необходимую для мышления. Возникает важнейшая для индивидуальности человека проблема доверия к собственному мироощущению и мировоззрению - открытому для потока симулякров. Я бы обозначила эту проблему как проблему глубины обоснования воздействия во взаимодействии с другим человеком. Какой бы структурный элемент или их сочетание мы не выделили из процесса взаимодействия, в любом случае можем наблюдать, что

133

они обладают разными уровнями семантической глубины для его участников. Это вечная проблема понимания - кто что имел в виду, когда говорил или делал что-то, имел ли вообще что-то в виду. Похоже это и на встречу двух айсбергов, расстояние между которыми определяется капризами подводных течений, и варианты их встречи разнообразны - от полного взаимного уничтожения до полной же невозможности встречи.

Для человека признание в себе глубины своего Я связано с открытым отношением к информации, которая поступает от его мироощущения в виде символов.

Давно экспериментально установлено, что существуют неосознанные аспекты восприятия реальности органами чувств - так называемое подпороговое восприятие, за порогом сознания остаются и многие события, которые человек сознательно не фиксировал. Они происходят, они произошли, но они были восприняты неосознанно, так что мы даже не знаем об этом. Такие события человек может восстановить, осознать их значимость только в моменты интуиции или посредством углубленного размышления, ведущего к осознанию.

Известно, что эти события могут проявиться в символической форме в виде сновидений, в виде актов озарения трансцендентального прорыва и влияют на все мироощущения человека. Мне очень близка мысль К. Юнга о том, что психологическое пространство человека динамично, что его сознательный уровень весьма ограничен, а другие его уровни, например бессознательное, обладают собственной энергией. "Бессознательное является не только хранилищем прошлого, но также полно зачатков будущих психических ситуаций и идей... Способность достичь богатого источника этого материала и трансформировать его в философию, литературу, музыку или научное открытие является одной из отличительных черт того, кого обычно называют гением". Он, гений, имеет смелость движения в своем Я и необходимую свободу оперирования с ним для обоснования своего воздействия. Лучше, чем поэт, об этом не скажешь, я воспользуюсь для прояснения своей мысли стихами:

Вооруженный зреньем узких ос,
Сосущих ось земную, ось земную,
Я чую все, с чем свидеться пришлось.
И вспоминаю наизусть и всуе...
И не рисую я, и не пою,
И не вожу смычком черноголосым.

134

Я только в жизнь вживаюсь и люблю
Завидовать могучим, хитрым осам.
О, если б и меня когда-нибудь могло
Заставить - сон и смерть минуя -
Стрекало воздуха и летнее тепло
Услышать ось земную, ось земную¹.

О. Мандельштам,
                  08.02.1937

Думаю, что это умение "услышать ось земную" связано и с глубиной доверия человека к реальности своего Я, которое не сводится к обозначению себя словом, заимствованным от других людей. Похоже, что именно это переживание актуализируется у ребенка, когда он протестует против изменения его имени: "Я не Вова, я - Володя" (2,5 года - из дневника) или прибегает к самостоятельной смене имени на другое собственное прозвище или кличку. Я требует проявления более глубинного, более индивидуального, чем в общеупотребительном слове. Как стихи для поэта, так для большинства людей слова-имена являются инструментом проявления Я. В этом смысле можно сказать, что стихи - это имя собственное поэта. (Конечно, речь идет не о графомании, а о настоящих стихах.)

Обоснование воздействия на другого человека и на себя через слово-имя становится процессом движения из глубин Я (от мироощущения) к поверхности сознания. Слово-имя становится психологическим инструментом проявления ответственности человека за существование своего Я, оно позволяет фокусировать, удерживать его в самовосприятии во всей противоречивой сложности. Обладать собственным именем - это значит иметь смелость заявить о своем мнении, чувстве, о своем присутствии среди Других своим языком, не бояться быть изгнанным за свою непохожесть, переживать, ощущать свою общность с миром и необходимость присутствия в нем в том облике, который выступает в имени.

Мне хотелось бы, чтобы читатель почувствовал присутствие в процессе обоснования воздействия на человека нескольких взаимопроникающих друг в друга и в то же время относительно независимых характеристик активности человека, связанных с его ориентацией в мире предметов и в мире психической реальности.

135

Да, можно обосновать воздействие на другого человека через свойства предметного мира, через необходимость адаптационного отношения к ним. В индивидуальной истории человека это будут освоенные им знания других о предметном мире, а в истории общества это будет попытка устроить жизнь в соответствии с данными науки. Читаю у Н.А. Бердяева: "...явились наконец с начала нынешнего столетия попытки устроиться вне Бога и вне Христа, не имея инстинкта пчелы или муравья - безошибочно и точно создающих улей и муравейник, люди захотели создать нечто вроде человеческого безошибочного муравейника. Они отвергли происшедшую от Бога и откровением возвещенную человеку единственную формулу спасения его: "Возлюби ближнего как самого себя" - и заменили ее практическими выводами вроде: "Каждый за себя, а Бог за всех" или научными аксиомами вроде "борьбы за существование". Не имея инстинкта животных, по которому те живут и устраивают жизнь свою безошибочно, люди гордо вознадеялись на науку, забыв, что для такого дела, как создать общество, наука все равно что в пеленках. Явились мечтания. Будущая Вавилонская башня стала идеалом и, с другой стороны, страхом всего человечества"¹.

Рационализма, прагматизма науки оказывается недостаточно для построения обоснованного воздействия человека на человека, для достижения главных целей взаимодействия. Каких? Ради чего оказывает воздействие один человек на другого и сам на себя? Так появляется в этом размышлении не только тень Великого Инквизитора, но и он сам в облике узнаваемом и пугающем.

Я опять воспользуюсь словами Н.А. Бердяева: "Где есть опека над людьми, кажущаяся забота о их счастье и довольстве, соединенная с презрением к людям, с неверием в их высшее происхождение и высшее предназначение, - там жив дух Великого Инквизитора. Где счастье предпочитается свободе, где временное становится выше вечности, где человеколюбие восстает против боголюбия, там - Великий Инквизитор. Где утверждают, что истина не нужна для счастья людей, что можно хорошо устроиться, не ведая смысла жизни, там - он. Где соблазняется человечество тремя искушениями

136

дьявола - превращением камней в хлеб, внешним чудом и авторитетом, царствами мира сего, там Великий Инквизитор. В разных, часто противоположных образах скрывался этот дух Великого Инквизитора, это образование в мире и воплощение в истории злого начала, коренного метафизического зла" ¹.

Предельным, абсолютным предметом взаимодействия людей является воплощенное в конкретные формы метафизическое Добро и Зло. Какие бы конкретные свойства предмета или группы свойств ни становились для человека содержанием для обоснования воздействия на другого человека, он несет в себе это изначальное метафизическое Добро и Зло, из его существования вырастает мироощущение как переживание наличия этих сил и своей возможности следовать за ними.

Через свое мироощущение (или отказ от него в пользу сознательного мировоззрения) человек выделяет и присутствие в его жизни Великого Инквизитора в лице социальных групп или персоны, берущих на себя право заботиться о его жизни в мире, полном метафизических противоречий. Великий Инквизитор всегда оправдывает это свое право изначальной слабостью человека - невозможностью выносить бремя противоречий жизни, неспособностью свободно принимать решения.

У человека возникает огромный соблазн довериться Великому Инквизитору, предоставить ему возможность воздействовать на себя, стать тем простодушным и доверчивым младенцем, которого за руку ведут в царство счастья, и сбывается, таким образом, сон о земном рае. Преодолевается при этом и трагическая природа познания человеком Добра и Зла. Это становится просто не нужно, так как Великий Инквизитор знает путь к земному раю, он и только он (персона или группа людей) может ставить цель свободно, по собственному внутреннему решению, а остальным надо только подчиняться власти и слепо следовать ей. Если они этого не будут делать, то принуждение будет тоже оправдано тем, что его назначение - достижение рая земного для всего человечества.

Так разворачивается диалектика противоборства между метафизическим Добром и Злом, между Великим

137

Инквизитором и слабым человеком с его метаниями в поисках обоснования воздействия на другого человека и на самого себя. Мне бы хотелось описанием вариантов обоснования показать, что они при всей внешней простоте представленности в феноменологической картине жизни содержат глубинные переживания присутствия в мире Добра и Зла в их метафизическом как духовное проявление содержания человека.

Говоря иначе, хотелось бы вместе с читателем еще раз через образ Великого Инквизитора пережить соответствующую для каждого из нас возможность в той или иной форме стать (или быть) им там и тогда, где и когда мы принуждаем и ограничиваем мысли или чувства другого человека, лишаем его возможности действия или желания, оправдывая это нашим знанием о его благе. При этом принимаем свои собственные переживания о Добре и Зле за единственно правильные, когда считаем, что иной человек не способен нести даже минимальную ответственность за собственное переживание противоборства Добра и Зла в его душе и собственное же самоопределение, а ему обязательно нужен другой, умеющий и знающий за него.

Своей Легендой о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевский говорит о проблематичности возможности осчастливить человечество, разделив его на ведущих и ведомых. Не менее проблематично это и в индивидуальной судьбе человека, так как одна из уникальных и существенных характеристик человека состоит в том, говоря словами Н.А. Бердяева, что "страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца", именно это делает его человеком, а не клавишей инструмента, на которую нажимает кто-то, но очень нравятся слова С.Л. Франка о возможности воздействия одного человека на другого, об обоснованности этого воздействия, - оно позволяет говорить о духовности как об особом качестве взаимодействия человека с человеком: "Однако истинное, окончательное ведение человеком есть ведение его Богом, вернее Богочеловеком, который взывает к каждой человеческой личности, созданной по образу и подобию Божию, для того чтобы человек умел сам собой руководить. А это опять-таки возможно лишь с помощью Богочеловека. Всякое иное руководство человеком - при помощи авторитета, строгости, воспитания, привития ему порядка и дисциплины - все это хорошо, необходимо,

138

полезно, но только при условии, что это руководство основано на первичном ведении человека Богом, выводит оттуда свою власть и компетентность"¹.

В доступном мне языке психологической науки нет (не нахожу) возможности описать ту феноменологию, где проявляется духовность человека как характеристика его сущности, его экзистенции, кроме как словами "любовь" и "совесть". Узнаваемые и всегда непонятные слова эти обозначают тот выход в трансцендентальное обоснование воздействия человека на человека, которое потенциально доступно, но не всегда реально и бытийно, а может присутствовать для нашего сознания как тоска, тоска по бытию, по иному миру, по себе самому наконец, это те страдание и боль, которые связаны с прорывом к событию с другими людьми. Это трудная работа, требующая отношения к другому человеку и к себе как к уникальной человеческой сущности, работа, от которой можно и устать и пресытиться ею.

В. Франкл говорит о духовном пресыщении современных людей, о необходимости напомнить им о их духовной сущности. Духовное пресыщение происходит отчасти потому, что духовность в себе надо поддерживать прояснением для себя уже своей сущности через обращение к своей совести и любви. Совесть можно усыпить и вообще от нее отказаться; как можно любовь заменить ее суррогатом, так и человек отдает свою духовность предмету, вещи или другому человеку, переживая это как пресыщение духовности, как отсутствие мужества жить по совести и любви.

Духовность оказалась весьма уязвимой характеристикой человеческой экзистенции, недаром она так легко исчезает из обоснования воздействия человека на человека и на самого себя. Факты столь многочисленны и однообразны, что разговоры об отсутствии человеческого достоинства у большинства людей стали сегодня в нашей стране почти общим местом.

Думаю, что еще много представителей разных наук будут обращаться к этим явлениям бездуховности людей, духовному пресыщению. Для меня это выступает в конкретных фактах нарушения или игнорирования меры воздействия человека на свою собственную

139

жизнь, жизнь других людей и природы, по существу в игнорировании экзистенциальной сущностной целостности природы собственной жизни, да и всех других тоже. Это доведенная до своей противоположности способность человека возразить всему, что есть в нем социального, телесного, психического. Теперь в фактах бездуховности и духовного пресыщения она выглядит не как возражение, а как полное отрицание в себе социального ("мне все можно"), телесного ("а мне так хочется"), психического ("могу подавить в себе"), то есть место духовности в психологическом пространстве человека занимает жизненная энергия результативного воздействия. Результат этот связан с переживанием энергетического потенциала как единственного (или почти единственного) проявления своей сущности. Наличием этого потенциала оправдывается любое воздействие, обосновывается любое прямое или косвенное вмешательство в жизнь. Этика - одна из общественных форм сохранения духовности - становится ненужной. Нигилизм преобладает в понимании жизни¹.

Бытовой нигилизм принимает самые разные формы, но всех объединяет отрицание социального, телесного, психического без создания качественно нового. Думаю, что эти конкретные примеры из жизни детей и взрослых, моих современников, можно рассматривать как проявление разрушительного нигилизма: безучастность взрослых, являющихся свидетелями насилия; открытый обман ребенком взрослого; воровство, остающееся безнаказанным; семейная разобщенность - отчуждение между членами семьи, взаимное недоверие; отсутствие трудолюбия, стремления и восприимчивости к красоте...

Нигилизм многолик, энергетически силен, так как отрицание дает видимость силы". Я бы хотела назвать его проявлением метафизической природы Зла, ведь Зло обладает не меньшим энергетическим потенциалом, чем метафизическое Добро. Человеку же важно переживание своей силы, своей энергии как возможности (одной из возможностей) самопроявления.

Вся практика работы с людьми показывает, что отрицание человеком в себе и в других целостных сущностных

140

характеристик приводит к истощению Я-кон-цепции и концепции другого, возможности воздействия исчерпываются - остается только убить друг друга и себя. Убить не только в смысле довести до психологической смерти (это бывает уже давно сделано), но и физически. Жестокость телесных наказаний в семьях вовсе не дает оснований говорить о нашем человеке как о гуманном. Распространенность неврозов и невротических состояний не уменьшается год от года, а увеличивается¹.

Духовность является экзистенциальной характеристикой человека, если он от нее отказывается, он попадает в никуда, в ничто. Он лишается своей инте-гративности и становится похож на кучу деталей, от которых давно потеряна инструкция. По отдельности и все вместе эти детали не имеют тех качеств (и не могут их иметь), которые у них были в целостном предмете.

Все человеческое в человеке обусловлено - это общее место в современной психологии. Но, ориентируясь на опыт мировой философии, можно сказать, что собственно человеческим оно становится лишь тогда и постольку, когда и поскольку оно поднимается над своей собственной обусловленностью, преодолевая, то есть трансцендируя ее. Как духовное существо человек выходит за пределы своего телесного и душевного, психического бытия.

"Мы все же хотим подчеркнуть тот факт, что человек как духовное существо не только сталкивается с тем, что он противостоит миру (как внешнему, так и внутреннему), но и занимает позицию по отношению к нему. Человек всегда может как-то "относиться", как-то "вести себя" по отношению к миру. В каждое мгновение своей жизни человек занимает позицию по отношению как к природному и социальному окружению, к внешней среде, так и к витальному психофизическому внутреннему миру, к внутренней среде" ², - писал В. Франкл.

В этой возможности занимать позицию, осуществлять интегративное, присущее только этой позиции, отношение к разным проявлениям своей жизни, и можно увидеть духовную сущность человека. Она дает ему силы для того, чтобы возражать самому себе, обстоятельствам

141

жизни, даже биологической природе. Она дает свободу быть другим.

Духовное в человеке требует своего сосредоточения, концентрации в виде трансцендентальной позиции. Человек живет чужой жизнью, если сам не занимает эту позицию. Так он отказывается от проявления своей сущности. Ему необходима эта трансцендентальная позиция, как актеру, играющему на сцене, необходимы зрители, чтобы чувствовать свою нужность.

Когда я только начинала практическую работу с людьми в качестве психолога, я была потрясена тем, насколько не соответствовала официальная атеистич-ность общественного сознания тому, что происходило в сознании индивидуальном.

Люди мучительно искали опору для целостного восприятия жизни, искали идеал, задавали вопросы о вере в него, требовали ответа на свой вопрос о необходимости веры (веры как целостного, трансцендируемого отношения ко всем проявлениям своей жизни). Поразительно быстро от просьбы объяснить, что происходит с ними самими или с их детьми, люди переходили к проблемам неосуществимой (по их мнению) трансцендентности. Вместо, казалось бы, бытийно важных вопросов об их жизненной успешности содержанием профессиональной деятельности становилось обсуждение вопросов совести, чести, достоинства, любви, свободы, ответственности - того, что давало людям пусть минимально (по мере моих возможностей) пережить собственную трансцендентальную способность.

Вставал вопрос как о ее конкретизации, так и о сообщении в интеграционном виде. Тогда я поняла, что сама психология как наука в доступном мне содержании не может предложить человеку средства для достижения трансцендентального переживания. Проблемы людей, обращавшихся ко мне, я попыталась анализировать и обобщать, выделять в них какие-то типы и виды, но в общем все они сводились к невозможности осуществления своей любви к человеку ли, к себе ли, к жизни ли.

Вопрос, обращенный ко мне как специалисту, можно было бы в общем виде сформулировать так: "Почему я не могу любить жизнь?" Это был вопрос о необходимости трансцендентальности, собственной духовности человека как важнейшего проявления его

142

сущности. Так в своей непосредственной практике я встретилась с тем, что В. Франкл назвал стыдливой религиозностью человека. Такой ее сделал современный интеллектуализм, основанный на традициях натурализма. Последний, как известно, исходит из представления о том, что природа является универсальным принципом объяснения всего сущего, это исключает "сверхъестественное", он строит внеисторическую концепцию человека, предполагая его естественную природу, естественную мораль, естественное право.

Только чувства мироощущения приносят современному интеллектуалу переживания, которые он не умеет рационализировать, а потому стыдится их и отвергает как проявление собственной неполноценности. Эти чувства - религиозные чувства современного человека - более или менее удачно подавляются светским воспитанием, но они естественны для ребенка, когда он переживает существование в себе жизни и смерти. Образ Творца, Создателя как бы сам по себе проступает в этих чувствах и в вопросах, которые ребенок обращает к себе и к взрослым, о происхождении сущего. За этими вопросами не только метафизическая потребность человека, но и потребность символическая. Абсолютное, беспредельное, существующее в мире ребенок (да и взрослый человек) постигает в символе, символ делает это беспредельное, абсолютное достаточно реальным, чтобы была возможна трансцендентальная позиция, связанная с этим символом. Так ребенок мудростью своих чувств догадывается о существовании высшего, незримого присутствия высшего; так взрослый, тоскующий о своей трансцендентальности, разумом уже ищет символ, доступный ему для осуществления его жизни.

Я долгое время боялась себе признаться, что люди, которые ко мне приходили за профессиональной помощью, оказались в вакууме экзистенциальности, в пустоте, что они хотят видеть в науке символ, который вернет им их интегрированность и трансцендентальность.

Но наука этого сделать не может, у нее другие цели и задачи. Это сможет сделать идеология, ставящая своей целью создание и сохранение символов трансцендентального; идеология, опирающаяся на естественную символическую потребность человека.

Еще со времен 3. Фрейда известно, что нравственность человека может им самим не осознаваться; человек

143

не только гораздо безнравственнее, чем он думает, но и гораздо более нравственный. Большинство конфликтов, какими занимался 3. Фрейд и его ученики, были конфликтами человека, основанными на противоречии его естественных (сексуальных) влечений и социальных норм, норм нравственности.

Конфликты людей, с которыми приходится встречаться в сегодняшней практике, другие - они буквально вопиют об отсутствии трансцендентальной возможности, которая во времена 3. Фрейда была, я думаю, не так выражена. Конфликты моих современников не столько обращены к глубинам психического, сколько к его вершинам¹, не столько к подсознательному и бессознательному, сколько к трансцендентальному - абсолютному и беспредельному.

Я сверяла эти выводы со всеми доступными мне текстами 3. Фрейда, сопоставляла происхождение невротических реакций у его пациентов и у тех людей, с кем приходилось работать, - различие было существенным. Возможно, у современников 3. Фрейда религиозное чувство было более естественным, чем у моих современников, а нравственные нормы переживались более остро. У моих современников нравственность часто подменяется групповой моралью, групповыми нормами, то есть как бы отсутствует; нравственное чувство, связанное с религиозным, подавляется, вытесняется. (О причинах этого говорить пришлось бы очень долго или ничего, поэтому я пока обращаюсь только к доступной мне феноменологии.) Возникает пустота, где реальными, актуальными становятся только организмические (организменные) свойства человека, воплощенные в пресловутой колбасе, которой он измеряет уровень своей жизни. Но человек не может не переживать присутствие этой пустоты как сущностное; сердце напоминает о другой жизни появлением экзистенциальных чувств.

Современный экзистенциальный анализ позволяет говорить о том, что человек часто гораздо более религиозен, чем он сам подозревает. Собственная вершинная психология требует от него усилий, чтобы к ней подняться. И тут нужна помощь, которая может прийти со стороны реализации символической потребности в трансцендентальной позиции по отношению к собственной жизни.

144

Мне очень нравится, как сказал В. Франкл: "Такая либо вытесненная, либо осознанная, но стыдливая религиозность не нуждается в обращении к каким-либо архетипам для объяснения. Ведь общность содержания (представлений о Боге) определяется не сходством определенных форм (мы имеем в виду архетипы), а тождеством объекта (то есть Бога). Никому в конце концов не придет в голову при виде нескольких похожих фотографий утверждать, что это отпечатки с одного и того же негатива: ведь и негативы схожи между собой или даже одинаковы лишь постольку, поскольку на них снимался один и тот же объект"¹.

В обосновании воздействия одного человека на другого трансцендентальность проявляется в ее превращенной форме как невозможность произвольности изменения его духовных свойств, таких, как вера, надежда, любовь, совесть. Они являются воплощением духовной сущности человека, их появление (или отсутствие) связано с движением человека к вершинам своего психического, с его самотрансцендированием.

Факты невозможности произвольности и разрушительного влияния на человека постоянной рефлексии - желания постоянно смотреть на себя со стороны - делают проблему обоснования (обоснованности) воздействия не только проблемой управления, манипулирования человека другим или собой, но и проблемой трансляции, передачи средств и способов осуществления символической потребности для всех участников взаимодействия.

Речь может в этом случае пойти об очень конкретных символах, способных повлиять на самотрансцендирование человека. В этих символах будет отражаться то содержание, которое воздействующий будет связывать с религиозными чувствами человека; может случиться, что таким символом окажется что-то очень далекое от его трансцендентального назначения - конкретная персона, предмет, действие, деньги, которые будут давать человеку самовыражение, но не самотрансценденцию. Различие между ними видится как различие между актером, репетирующим перед пустым залом, и этим же актером, играющим перед полным залом, различие, которое связано со

145

смыслом происходящего. В первом случае смысл пределен и персонифицирован, во втором случае он абсолютен.

Поразительно то, что экзистенциальная пустота делает человека на долгое время нечувствительным к подмене чувств самотрансцендирования, основанных на его свободе и ответственности перед Богом, чувством самовыражения, которое основывается на приобретении новых форм для проявления своей Я-концепции, содержание которой может остаться неизменным. Переживание своего движения в психической реальности отождествляется на время с переживанием движения трансцендентального. Не обладая символами для осуществления самотрансцендирования, человек начинает пользоваться чужими и попадает во власть Великого Инквизитора.

Обоснование воздействия человеком на человека и на себя с ориентацией на духовную сущность есть то человеколюбие, в котором свобода и ответственность считаются неотъемлемыми атрибутами жизни. Практическое отсутствие в переживаниях людей, с которыми мне приходится работать, этих качеств человека, иногда и сознательный отказ от них заставляет задуматься о том напряжении, которое вызывает даже простое упоминание этих слов. Можно даже сказать сильнее - страх перед свободой и ответственностью как своей, так и другого человека, наверное, можно было бы назвать и страхом экзистенциальности. Причины этого страха неоднозначны и, думаю, связаны с тем, что жизнь всегда несет в себе риск не осуществиться, который усиливается в переживаниях людей тогда, когда у них нет (или отняты) ценностей, требующих реализации, когда у них нет (или отняты) смыслов, требующих осуществления, а содержанием переживания стали временные свойства жизни, которые поддерживаются бытовым релятивизмом и субъективизмом¹.Таким образом, человек теряет свою целостность, которая может существовать только в поле

146

напряжения, возникающем, как пишет В. Франкл, между полюсами реальности и идеалов, требующих материализации.

Человек действительно живет идеалами и ценностями, которые необходимы для его самотрансценденции; отношение к своей и чужой свободе как к идеальной ценности ставит человека перед необходимостью говорить не только "да", но и "нет", и не кому-то, а самому себе, своим желаниям, своим влечениям и, таким образом, осуществлять трансцендентный акт, называемый обычно свободой воли. Свобода возвышается над необходимостью, она - проявление вершинной психологии человека и основывается, в частности, на идеале этой "вершинности".

Если этим идеалом будет собственное Я и безмерная любовь к нему, то свобода очень быстро превращается в свой антипод - рабство. Человеколюбие потому и вызывает страх у человека, привыкшего жить в ограниченных рамках своего конкретного ("правильного") идеала, что придает свободе содержание, не равное власти самодурства, но значение той дистанции, которая позволяет существованию не раствориться в фактах бытия, а выйти за их пределы.

Свобода в переживаниях человека задает множественность бытия при сохранении его целостности, это тот аромат и вкус жизни, который никогда не будет доступен рабу, живущему по правилам хозяина. Свобода открывает человеку дверь его личностной позиции и его личному (Я) отношению ко всему многообразию бытия, именно она прибавляется к естественной заданности жизни. Именно личностная позиция и смелость ее иметь есть проявление духовного в человеке.

Именно эта позиция позволяет человеку формировать свой характер, становиться собой, решать за себя - это решение за себя и есть созидание себя.

Страх перед этим решением (или возможным решением другого человека) связан с переживанием присутствия Великого Инквизитора - лица, определяющего твою (или чью-то другую) жизнь, или с переживанием себя в его роли. Расставаться с ней трудно, ибо появление личностной позиции требует интеграционных идей, воплощающих собственную сущность. Где их может взять современный человек, если он еще вчера жил жизнью, где не было Бога, не было

147

оснований искать источник собственной свободы где-то, кроме самим человеком познанной необходимости, то есть почитать себя за Бога.

Так хочется продолжить свое рассуждение словами Н.А. Бердяева о том, что источник всякой свободы, сама "свобода есть божественное во мне, есть знак моего божественного происхождения и божественного предназначения и противоположна только природной необходимости. Подымающийся во мне бунт против рабства, против необходимости, подымающееся во мне личное начало, моя честь, мое достоинство и есть то, что во мне от Бога: истинный образ и подобие Божье" ¹. Это истина, обоснованная развитием мирового религиозного сознания и развитием мировой метафизики.

Обретение свободы личностью предполагает существование ее в интегрированном виде, в виде Я, бесконечно открытом в своей интегрированности бытию бесконечному, бытию мировому. О сложности этого переживания говорит хотя бы тот факт, что свобода сразу же ассоциируется у людей со вседозволенностью и анархией - проявлениями метафизического Зла, а не возможностью существования личностной позиции, обращенной к трансцендированию, к добродетели.

Априори считается, что Зло обладает большей притягательной силой для человека, а остановить его можно только насилием. Эта идея настолько часто представлена у моих современников, что приводит к самым разным вариантам обеднения себя, упрощения своей жизни до нескольких переживаний, подавляющих на время(!) экзистенциальные тенденции человека.

Свобода как духовное в человеке проявляется в его отношении к своим влечениям, к наследственности и среде.

Влечения ("хотения") всегда имеют для человека содержание, отнесенное к нему самому, - "я хочу", они уже оформлены и преобразованы его духовностью. Мне кажется верной мысль о том, что влечения априорно подчинены сфере духовного. Как нет свободы без влечений человека, так нет и влечений вне свободы. Свобода проявляется в том, что человек может встать

148

над своими влечениями, но для этого они должны быть как основание самой свободы. Жизнь людей множество раз доказывала, что человек может стать рабом своих же собственных влечений, если он отвергает в себе свою духовную сущность.

По отношению к наследственности (к своим природным свойствам) свобода человека проявляется в использовании им своих собственных задатков. Современные исследования близнецов показывают, насколько разной может быть жизнь на основе тождественных задатков.

Даже влияние среды не определяет человека. Достаточно вспомнить факты поведения людей разного типа в экстремальных условиях концентрационных лагерей. Влияние среды определяется тем, что человек делает из нее сам, как он к ней относится. Как уже неоднократно говорилось, человек сам может обосновать воздействие на себя и другого, сам решает за себя. В конечном счете он становится таким, каким решает быть.

Но в экзистенциальном анализе свобода человека не тождественна его всемогуществу, человек не есть Бог. Мы уже отмечали, что как только это начинает утверждаться, люди уничтожают свою сущность. Быть свободным за свою собственную сущность - это и определить степень свободы в построении смыслов и реализации ценностей (идеалов).

Смыслы нельзя изобрести, их нельзя дать человеку, их надо каждый раз найти, воплощая в них свою сущность. Это поразительный процесс, проследить который в себе может далеко не каждый человек, так как он находится в чувствах. Выражать их для всех и за всех умеют поэты и музыканты:

Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!" - сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать. Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди. Впереди густой туман клубится И пустая клетка позади.

О. Мандельштам, 1912

Смыслы, их поиск - это отражение динамики духовного, духовной сущности человека. Смысл ответственности раскрывается перед человеком в пережива-

149

ниях по поводу того, за что он отвечает и перед кем. Если анализировать эту ситуацию как проявление эк-зистенциальности человека, то ответственность является первичным феноменом, который не сводится ни к каким другим, иначе его называют совестью. Для меня это слово - символ, который, как всякий символ, делает непостижимое доступным и понятным. Оно не может иметь конкретного содержания, оно только тогда начинает выполнять свое назначение, когда совершается трансцендентальный акт: тогда объект этого акта становится видимым человеку.

Воздействие трансцендентального акта, где переживается ответственность перед совестью, трудно описать. Он имеет огромное энергетическое значение для человека, это та встреча с абсолютным, которому давно дано имя Бога. Встреча с ним как с собеседником, как со сверхличностью в акте совести - это уход от своего одиночества и пустоты стремлений в бесконечность содержания полного и гармоничного бытия.

Не могу еще раз не сослаться на Н.А. Бердяева: "Рабья психология способна понять отношение к Богу лишь как подчинение, ей все мерещится порабощение, так как она внутренне несвободна. Рабьи чувства демонизма сказываются в том, что он так хорошо ощущает и понимает подчинение Богу и так не понимает и не ощущает свободной любви к Богу... Эта интимность свободной любви, свободного избрания самого дорогого для себя, своего же - прямо противоположна всякому рабству, рабскому подчинению и рабскому же восстанию против того, что сделалось слишком далеким и слишком высоким. В демоническом бунте нет сознания царственного происхождения человека, есть духовное плебейство"1.

В обосновании воздействия человека на человека нельзя сделать что-то такое, чтобы в ком-то заговорила совесть.

Думаю, что есть основания для такого утверждения, ибо многочисленные случаи из практики показывают, что никакое (осознаваемое другим человеком) воздействие не приводит к мукам совести. Чувство вины появляется под воздействием другого, а вот совесть - нет. Самая главная разница вины и совести видится в том, что вина возвращает человека к себе прошлому,

1 Цит. по кн.: О Великом Инквизиторе. Достоевский и последующие. - С. 239.

150

уже бывшему, а совесть - прорыв к своей сущности, к себе вечному. Весьма проблематичной является для меня возможность через обоснования воздействия одного человека на другого пробудить совесть. Наверное, единственная ситуация, где это не только возможно, но и обязательно - это при встрече с Богочеловеком. В доступной мне психологической литературе об этом написано крайне мало. Могу только зафиксировать, как умею, для читателя эту мысль, к которой вели меня саму годы, изменявшие представления о возможностях человека, о его сущности, о цели и смысле существования.

Вопросы для самопроверки

1. Какое воздействие оказывает на "Я" другой человек?
2. Что такое идеология?
3. Какие функции выполняет идеология?
4. Что такое "Я", в чем проявляется его сила?
5. Почему сознание человека должно быть целостно?
6. Какие идеи обеспечивают интегрированность психики и почему?
7. Как люди осуществляют воздействие друг на друга?
8. Чем отличается воздействие от взаимодействия?
9. Почему обоснование воздействия относительно постоянно?
10. Почему возможна трансцендентальная позиция человека?
11. Что она обеспечивает человеку?
12. Почему смысл надо искать?

Суть главы в том, что люди не могут жить в хаосе. Создание организованных структур (обратите внимание - "создание"... - это значит, что их как бы для человека не было) дает человеку знание о пространстве и времени. Почему так важно иметь представление о пространстве (-ах) и времени (-ах)? Что дает каждому человеку это знание? Может ли он сам, без усилий науки, овладеть этим законом?

151

---