О ЖИЗНИ И СМЕРТИ

- Мама! Поехал покойник, а за ним идет большая очередь. К.И. Чуковский, "От двух до пяти" ...ибо исследование и размышление влекут нашу душу за пределы нашего бренного "я", отрывают ее от тела, а это и есть некое предвосхищение и подобие смерти; короче говоря, вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся в конечном итоге к тому, чтобы научить нас не бояться смерти. Монтень, "Опыты" Я уже давно мертвая. Меня жизнь бьет, а я боли не чувствую. Мне все безразлично. (Из разговора с Мариной П., 18 лет) Уронили мишку на пол, Оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу, Потому что он хороший. А. Барто

Ключевые слова: время, боль, ценность, психологическая смерть, философия жизни, психическое здоровье, качество психической жизни, счастье, полнота жизни, сознание, смерть

Я очень долго сомневалась, нужно ли включить эту тему в книгу так открыто, как заявлено в названии главы. Было много "за" и столько же "против". "За" в целом сводились к банальному утверждению, что смерть неизбежно присутствует в жизни, и от этого никуда не уйти. "Против" было этического толка - может быть, не стоит, говоря о развитии, сразу же упоминать о его естественном земном завершении, может быть, это разрушит и без того хрупкий для многих

42

читателей оптимизм. Но хотелось сохранить в тексте возможность обсуждения этой темы, и я оставила эту главу.

Думаю, что в индивидуальной жизни человека - в его онтогенезе - встреча с феноменом смерти связана с появлением в картине мира важнейшего ее качества - Времени. Время становится осязаемым, физически присутствующим в виде преобразований свойств живого в неживое. Мертвый человек, мертвый жук, мертвая собака, мертвый цветок останавливают для ребенка время, делают его измеряемым самой глобальной единицей - единицей жизни - смерти, обозначающей начало и конец.

Поисками начала и конца явления ребенок занят в знаменитом возрасте от 3 до 5 лет, возрасте "почемучек" (о нем подробно речь впереди). Роковые для взрослых вопросы:

• - Кто родил маму первого человека? (3 г. 2 мес. - из дневниковых записей. - Г.А.)
• - Что было, когда ничего не было? (4 г. 3 мес. - из дневниковых записей. - Г.А.)
• - Кто придумал смерть? (4 г. 2мес. - из дневниковых записей. - Г.А.)

В них присутствует ориентация нормально развивающегося здорового ребенка на самые общие параметры психической реальности; хотелось бы, не мудрствуя лукаво, назвать их естественными для языка словами - на параметры жизни и смерти, начала и конца.

В известном смысле, задавая эти вопросы, ребенок занимает позицию творца мира, не только своего, а мира вообще, переживая свою непосредственную причастность к феноменам жизни и смерти.

Вопросы и их направленность у 3-5-летнего ребенка - показатель уже достаточно долгого онтогенетического пути, на котором встречи с феноменом жизни и смерти были неоднократно, причем сам ребенок мог быть создателем этих свойств, разрушая или созидая живое, разрушая или сохраняя созданное другими и им самим.

Не прибегая к длинной череде доказательств, ограничусь одним наблюдением: зимний парк, только что выпал снег. Дети с увлечением делают снеговика. Всю их работу от начала до конца внимательно наблюдает малыш 1,5-2 лет. Работа закончена, дети отошли от снеговика. Малыш деловито подходит к нему и пинает,

43

толкает его что есть силы, получая явное удовольствие от содеянного.

Аналогичная ситуация: до смешного похожие снеговики, до смешного похожие комбинезоны на малышах. Но тут другой ребенок, такой же маленький, такой же внимательный к действиям старших детей, нагибается, двумя руками очень неловко берет снег и пытается прилепить его к фигуре снеговика - помогает.

Кто и когда уже научил одного - разрушать, а второго - строить? Сколько их, таких фактов, когда один кроха хлопочет, помогая, заботясь, охраняя, а другой такого же возраста - ломает, портит, пачкает, словно не замечая присутствия другого человека в предметах, да и вообще в его собственной жизни.

Читаю психологические и философские книги о характере человека. Соглашаюсь с тем, что "да", есть у человека устойчивые качественные характеристики, вижу их в людях, пытаюсь понять их происхождение... и не понимаю... Пытаюсь применять к анализу поведения человека понятие "философия жизни", которое конкретизируется в переживаниях ценности его жизни, ценности жизни другого человека, ценности жизни вообще, а также в другом ряде переживаний - ответственность за жизнь, за живое, переживания по поводу источников своей жизни, источников собственной силы...

Не думаю, что нашла какое-то единственно верное объяснение, но оно позволило построить гипотезу, уточнять и проверять ее через наблюдение и исследование закономерностей индивидуальной жизни.

Суть гипотезы в следующем: с моме-нта рождения ребенок сталкивается с конкретными формами "философии жизни", задающими границы между жизнью и смертью, задающими границы между живым и неживым через переживание боли - своей и чужой. Философия жизни, которую несут ребенку взрослые люди через их отношение к боли - первому признаку живого, - задает для ребенка вектор приложения его силы, вектор проявления его силы, которой будет оказано сопротивление со стороны другого, в том числе и со стороны собственного тела ребенка (ложка не полезет в рот, а поднять себя за собственные волосы вряд ли удастся).

Переживание боли необязательно связано с внешними изменениями другого, поэтому от ребенка тре-

44

буется ориентация на собственное усилие (силу воздействия), которое должно быть соразмерено со свойствами другого, чтобы не разрушить его и свое собственное тело тоже.

Естественно, это только гипотеза, гипотеза о возможном переживании боли как критерии своего воздействия на другого, как критерии наличия живого.

Доказательства, подтверждающие, по-моему, право гипотезы на существование, нахожу в патопсихологии и психиатрии¹, где нечувствительность к боли, отсутствие ориентации на состояние другого человека квалифицируются как признаки душевного нездоровья, а отсутствие переживаний границ собственного тела и его возможностей также рассматриваются как психопатология.

Словно Здоровье и Болезнь, Добро и Зло проявляются как отношение к Жизни и Смерти в человеческих типах биофильской и некрофильской ориентации, описанных Э. Фромм ом².

Любовь к живому и любовь к мертвому - крайние проявления человеческого в человеке. Что это?

Это и факты жизни, узнаваемые уже в младенческих движениях, в подростковом вандализме, в стяжательстве и накопительстве в старости, в страхе перед новым у пожилого человека - в тысяче фактов из судеб людей, которые приходили и приходят ко мне на прием. Это и попытка размышления о чем-то трудноуловимом, что присутствует в различиях между людьми.

Остановлюсь пока на этом. Ясно, что сама жизнь во всем ее бесконечном разнообразии ограничена смертью. "Философия жизни", как жизнеутверждение или жизнеотрицание, составляет основу переживания феномена времени жизни, феномена силы жизни - наличие жизненной энергии и ее направленности. Человек встречается с ним как со своими возможностями сопротивления другому, сила этого сопротивления рождает боль. Через сопротивление, через боль (свою боль) ребенок приходит к переживанию несоответствия себя и другого, к переживанию начала и конца, как неизбежных характеристик любого явления.

Вернусь к понятию обратимости - именно с ним, во всей полноте, сталкивается ребенок, переживая боль

45

как обратную связь, идущую от факта собственного существования, - боль, преобразующую действие, фиксирующую переживание, уточняющую образ, изменяющую все проявления психической реальности. Обратная связь, обратимость - боль как преобразованная сила, как преобразованная энергия обращает человека к ее источнику, то есть к самому себе. Боль в предельно ясной форме позволяет разграничить источник боли и ее содержание - переживание боли: "мне больно от" и "я болею". Таким образом обозначается граница физической реальности тела человека и граница психической реальности, их несоответствие другим видам реальностей. Протяженность психической реальности за пределы физического тела человека выделяется тоже через феномен боли, через переживание присутствия другого человека как фактора, преобразующего активность, трансформирующего ее до боли со всеми ее проявлениями:

• - Мама, тетя глазами толкается! (3 г.- из дневниковых записей. - Г.А.)
• - Я за дядю плачу (3 г. 2 мес.- из дневниковых записей. - Г.А.); (плачет горючими слезами, жалея персонажа оперетты).
• - У меня сердце остановилось, умерло от страха. Я боялся, что поросят съедят (3 г. 4 мес.- из дневниковых записей. - Г.А.).

Зыбкость, неопределенность границ психической реальности преодолевается через феномен боли при сопоставлении, разделении источника боли и содержания переживания боли. Так появляются в картине мира его контуры, которые позднее оформляются в Я-концепцию (ее основа - содержание переживания боли), в концепцию другого (в том числе и другого человека). Основу концепции другого, думается, составляет переживание несоответствия содержания боли и источника боли, вызванное плотностью другого.

Источником боли может быть в принципе любой материальный предмет (в том числе и слово с его специфической материальностью, и взгляд, и тому подобное). Содержание боли принадлежит психической реальности человека и является, как мы уже отмечали, признаком жизни, присущим самому живому существу.

Итак, можно думать, что существование феномена жизни и смерти при встрече ребенка с ними задает в онтогенезе важнейшее свойство психической реальности -

46

протяженность во времени, а переживание боли способствует структурированию, организации пространства психической реальности, подготавливает предпосылки для появления Я-концепции и концепции другого как форм, фиксирующих качество психической реальности.

Переживание жизни и смерти, переживание боли составляет главное содержание философии жизни, которое конкретизируют для ребенка окружающие его люди.

Но постоянно обращает на себя внимание система жизненных фактов, показывающая предельную избирательность активности уже маленького ребенка. Обычно в общем виде их можно описать через качественные различия между детьми: активный - пассивный, любознательный - равнодушный, чувствительный - безучастный, ласковый - злой, смелый - трусливый, внимательный - рассеянный, сосредоточенный - отвлекающийся, веселый - плаксивый и т. п.

(Примерно эти же различия принадлежат и другим живым существам, например, животным.)

Это не только характеристики динамики неких "процессов" в человеке (эмоциональных, волевых, познавательных), но и описание различий в ценностях (отношениях, состояниях), которые преобладают в активности ребенка. Недаром уже у шестилетних детей можно выделить достаточно устойчивые типы ценностей¹,выступающих как преобладающее содержание активности, как основной вектор, как главное направление построения картины мира. С полным основанием можно говорить о том, что за вариантами ценностей стоят глобальные переживания жизни и смерти, которые Э. Фромм описывал как биофилия и некрофилия. Они не обязательно выступают в чистом виде как любовь к живому или любовь к мертвому. Современная психология дает возможность качественно анализировать живое и мертвое в психической реальности, применяя для этого общее понятие психической смерти, которое не тождественно понятию физической смерти.

Прежде чем обратиться к этому понятию, попробуем увидеть на конкретном материале, характеризующем ценности детей, проявление биофильской и некрофильской ориентации. Этот материал нам нужен для

47

того, чтобы еще раз уточнить роль и место переживания жизни и смерти в картине мира каждого человека.

Используем для анализа данные из уже упоминавшейся книги Н.И. Непомнящей (1992, с. 51). "В настоящее время люди с ценностью реально-привычного функционирования составляют большинство (среди детей 6-7 лет таких 50-60%), людей с универсальной ценностью меньшинство (универсальность ценности - это возможность свободного выбора человеком способа действия, отношения к предмету в соответствии с изменением характера ситуации. - Г.А.)

Такое соотношение есть объективная необходимость, с которой приходится мириться (хотя в этическом и практическом смысле оно радовать не может)".

Ценностность реально-привычного функционирования я рассматриваю как вариант любви человека к неживому, важнейший признак неживого - постоянство, отсутствие изменений, следование, говоря словами Э. Фромма, "закону и порядку". Один из главных признаков некрофильской ориентации человека - жизнь в прошлом, постоянное ее воспроизведение в настоящем, "для него существенно только воспоминание, а не живое переживание, существенно обладание, а не бытие" (Э. Фромм, 1992, с. 32). Говоря иначе, в фактах существования ценностности реально-привычного функционирования у детей можно видеть проявление некрофильской ориентации, естественно, не в тех ее крайних формах, которые описаны Э. Ф-роммом в психологических портретах Сталина и Гитлера, а в ее бытовых, распространенных формах ориентации большинства людей на воспроизведение своего привычного функционирования как действительной сущностной жизни.

Посмотрим, как обсуждает это явление (распространенную в наши дни ценностность реального привычного функционирования) В. Франкл. Он пишет о том, что сегодня человек страдает не от фрустрации (то есть невозможности удовлетворения) потребностей сексуальных, а от фрустрации потребностей экзистенциальных, то есть от утраты смысла собственного существования. Позволю себе уточнить мысль В. Франкла применительно к своим задачам - человек страдает от утраты собственной ориентации на жизнь, на жизнь как феноменальное явление, которое не тождественно существованию его физического тела и физических тел других людей.

48

Эта утрата приводит к субъективному ощущению пустоты, которое В. Франкл называет экзистенциальным вакуумом и объясняет его причины следующим образом: "...в отличие от животных инстинкты не диктуют человеку, что ему нужно, и в отличие от человека вчерашнего дня традиции не диктуют сегодняшнему человеку, что ему должно. Не зная ни того, что ему нужно, ни того, что он должен, человек, похоже, утратил ясное представление о том, чего же он хочет. В итоге он либо хочет того же, что и другие (конформизм), либо делает то, что другие хотят он него (тоталитаризм)" (1990, с. 24). С этим нельзя не согласиться, наблюдая множество реальных фактов. Назову только несколько особенно ярких в свете обсуждаемой проблемы:

• - публичная нецензурная брань;
• - социальная и бытовая неряшливость;
• - превышение пределов компетентности представителями разных профессий;
• - отсутствие любознательности как стремления к новым знаниям;
• - интеллектуальная пассивность и страх перед интеллектуальными усилиями;
• - отказ от сложных способов организации жизни, ориентация на простоту;
• - раннее физическое старение - физическая пассивность;
• - отсутствие активного индивидуального и социального протеста в ответ на все виды насилия;
• - нарушение рамок конфиденциальной физической жизни тела человека;
• - ориентация на возможного лидера, отказ от собственной картины мира и тому подобное.

Сопоставляя эти факты и рассуждения, хотелось бы еще раз уточнить ситуацию онтогенетического проявления переживаний жизни и смерти у конкретного человека.

В ней с неизбежностью возникает вопрос о том, в какой момент своего онтогенетического развития, в какой момент детства ребенок в полной мере переживает содержание своей ориентации (био- или некрофильской) как основы становления ценностей, как основы построения картины мира.

По-видимому, ответ на этот вопрос связан напрямую с ответом на вопрос о природе Добра и Зла, Созидания и Разрушения.

49

Психологически удовлетворительного ответа я не знаю. Могла бы ограничиться общими метафизическими размышлениями о том, что Добро и Зло вечны и их конкретное воплощение в людях - в детях - естественно, как наличие в сутках утра и вечера, восхода и заката, света и тьмы... Естественно так же, как в жизни есть смерть, а в любви притаилась ненависть.

Знаю только одно, что любовь к жизни не надо объяснять словами, она естественна, как естественна искренняя радость, которая передается другим людям и принимается (понимается) ими без слов. Любовь к неживому - это уныние, скука, обесценивание, тоска по прошлому, это один из грехов, который человек должен искупать, если в него впадает.

Лучше избегать этого греха, чтобы своим унынием не погасить ростки радости в других, не погасить в себе свою собственную радость - жизнь - и тем самым избежать психологической смерти.

Психологическая смерть подстерегает человека на этом пути: от скуки к унынию и пустоте - пустоте психической реальности, которая теряет свое содержание; границы этой реальности сужаются до точки физической или душевной боли. Только боль остается при психологической смерти единственным признаком жизни, и если исчезает источник боли - жизнь замирает. Физическое тело человека существует, меняется по физиологическим законам функционирования организма, но психологическая смерть накладывает и на тело свой отпечаток: глаза теряют блеск, речь становится невыразительной, монотонной, движения теряют пластичность и гибкость, появляется машинообразность, роботообразность движений, мимика бедна и невыразительна, волосы тускнеют, кожа становится землистого цвета. Недаром впечатление от такого человека (независимо от его физического возраста) выражается в словах: "жизнь из него уходит".

Страшнее всего видеть признаки психологической смерти в юных лицах детей, подростков, молодежи. "Не знаю" - их реакция на изменение ситуации, на необходимость выбора, на необходимость принятия решения. "Мне все равно" - реакция на необходимость проявления Я-концепции и концепции другого. "От меня ничего не зависит" - их реакция на необходимость социальных действий. "Я как все" - формула ответственности. "Мне сказали, я и сделал" - правило организации жизни... Грустная картина.

50

У взрослых людей она обостряется трудностями в профессиональной деятельности. Обратимся еще раз к тексту Н.И. Непомнящей: "У взрослых ценность реально-привычного функционирования становится одной из важнейших причин трудностей профессиональной деятельности, такой, как управленческая или любая другая, требующая осознания, анализа, соотнесения разных условий деятельности. Еще больше трудности вызывают у таких людей профессии, связанные с совершенствованием способов выполнения деятельности. Заслуживает внимания и тот факт, что особенности ценностности реально-привычного функционирования (ситуативность, "погружение" в ситуацию, инертность, трудность в принятии новых способов действий, отношений с людьми), приобретая особую силу, очень часто становятся причиной патопсихологических процессов (неврозов, навязчивых состояний, фобий, истерии, некоторых форм депрессий). При этом больные с данным типом ценностности плохо поддаются психотерапевтическому воздействию" (1992, с. 50).

По существу это описание психологической смерти у взрослого человека, состояние которого можно было бы выразить в следующем Я-высказывании: "Я умею то, что я умею. Не требуйте от меня большего, я уже завершил свое развитие, у меня нет ни сил, ни возможности изменяться".

Психологическая смерть возможна потому, что человека, его качества можно отождествить с вещью, воспринимая его как устойчивую форму. На пути этого отождествления другими, а потом и в самовосприятии, думаю, можно искать истоки психологической смерти.

С предельной ясностью сценка из жизни, невольным свидетелем которой пришлось быть: ясное весеннее утро, на асфальте лужи после первого дождя, еще кое-где лежит мокрый снег. И они - мама, папа, двое детей (4 и 2 года). Красиво одетые, особенно дети - в новых нарядных костюмах.

Малыш загляделся на воробьев, поскользнулся, упал, воробьи взлетели буквально у него из-под ног. Мальчишку гневно подняли за руку с земли, зло отшлепали: "Сколько раз говорила, надо под ноги смотреть. Весь костюм испачкал". Об обиженном реве я писать не буду, о померкшем для меня весеннем дне тоже, а снова напишу страшные для меня самой слова - вот она, психологическая смерть, в одном из множеств

51

лиц. Здесь оно открыто злобой, представлено силой шлепков, сверхценностью костюма и полным отсутствием ориентации взрослого на психическое в своем собственном ребенке. Выстраивается ряд фактов, объединенных понятием "психическая смерть":

• - У нас все в доме есть - и машина, и цветной телевизор, и видео, и игры электронные, и еда, и одежда, а счастья, знаете, нет, скучно, домой идти не хочется.
• - Я тебе так завидую, ты так умеешь радоваться!
• - А я просто боюсь жизни, кто бы за меня жил ее, а я бы смотрела.
• - Есть же люди, которые стихи пишут, я вот уже ничего не могу делать для себя.
• - Если дочь уйдет в семью мужа, я-то что буду делать?
• - Говорят: о себе надо заботиться, а я не знаю, как это ?
• - Я боюсь оставаться одна, я не знаю, чем себя занять, - сяду и сижу. У вас-то откуда столько дел?
• - Я раньше тоже хотела жить, жадная была до дела, до пляски, до песен, потом что-то со мной сделалось - тоска заедать стала, как дед-то умер.

Это факты осознания людьми разного пола и возраста своего состояния психологической смерти как момента неизменности, константности, воспроизводимости качеств жизни, как невозможность ее изменения, отсутствие потенции к преобразованию, преобладание прошлого переживания над настоящим и будущим.

Философия жизни взрослого человека - носителя психологической смерти - предполагает отождествление вещи и человека по принципу инструкции, по принципу нужности, полезности, ситуативной целесообразности и применимости. С предельной отчетливостью это проявляется в манипуляциях другим человеком, исключающих ориентацию на его психическую реальность, это тот предельный эгоизм, который позволяет многим исследователям говорить о существовании людей без психики. Я приведу только несколько примеров высказываний взрослых людей, манипулирующих другими.

• - Мне так удобнее. - Это слова учительницы, рассадившей 6-й класс по принципу успеваемости по ее предмету: слева от нее те, кто может учиться на "5", посередине класса те, кто учится на "4", а справа от нее "ни то, ни се". (Банальный вопрос о том, а хотят ли этого учащиеся, был оставлен без ответа и внимания).

52

• - Если он не откликается на первый зов, я его луплю. Ребенок должен мать слушаться (мать о ребенке 2 лет).
• - Ребенку нужно общество сверстников, я его из дому гоню на улицу (мать о 8-летнем аутичном ребенке) .
• - У меня уже и приступ сердечный был, и сознание теряла, а ей хоть бы что - не слушает и все (мать о девочке 15 лет).
• - Я тебя любить не буду, если ты меня не будешь слушаться (мать регулярно это говорит ребенку 3 лет).

И тому подобное.

Манипулирование другим человеком - одно из проявлений психологической смерти в отношениях между людьми, которые существенно отличаются от других видов отношений тем, что предполагают ориентацию на цели воздействия только одного из участников отношений ("Мне так надо..."). Манипулирование - это одна из форм власти одного человека над другими, демонстрация своей силы, своей психологической непроницаемости, тяжести, если хотите.

Недаром от человека - носителя психологической смерти - остается тяжелое впечатление у людей, которые с ним общались. Этот человек обладает удивительным свойством гасить всякую радость, всякое проявление движения в психической реальности других людей; кстати, для этого существуют весьма стандартные формы обесценивания, которыми блестяще владеют носители психологической смерти. Назову только некоторые из них, чтобы сделать более узнаваемой для читателя картину этого явления.

1. "Это уже было со мной" или "и я тоже" - вариант комментария по поводу чувств другого человека.
2. "В твоем возрасте это естественно" - форма обесценивания индивидуального переживания.
3. "Это уже давно всем известно" - форма обесценивания индивидуальной мысли.
4. "У тебя ничего не получится" - лишение перспективы, обесценивание усилий.
5. "Ты вообще ничего не можешь" - и так далее, "приговор" качествам человека.
6. "Все люди - мразь, дрянь" - обесценивание человека вообще.

53

Носитель психологической смерти воспринимает жизнь как тяжесть, он не включен в нее, он как бы рядом с жизнью. Это распространяется и на бытовую жизнь с близкими людьми как запрет на искренние чувства и их проявление ("Не могу же я его хвалить, еще зазнается", "Я что, теперь должна ему спасибо говорить, что он мне помог, он это должен делать" и тому подобное), как отсутствие переживания связи с другим человеком. В этом смысле режет ухо глагол, которым многие современные мамы обозначают то, что они делают со своим малышом, - они с ним сидят. Не растят, не играют, не учат, не ухаживают, не заботятся, не выхаживают-ухаживают, а сидят.

В нашей культуре у этого глагола сотня семантических оттенков, но на одном из них хотелось бы остановиться специально. Когда о человеке говорят, что он "сидит", очень часто имеется в виду - за решеткой и не по своей доброй воле. Лагерный, тюремный смысл этого глагола почти очевиден. Может быть, для наблюдателя? Может быть, это моя научная утопия? Слушаю, вслушиваюсь в диалоги и монологи молодых мам, и второе слово - вот оно: "надоел", а тут и третье - "вредный".

С ними, малышами, почти не разговаривают, им почти не читают, им почти не показывают картинок, зато могут с гордостью сказать, что у ребенка есть: игрушки, книжки, комната, еда и тому подобное. Хорошо, когда есть, но еще лучше, когда есть мама и папа, которые могут быть рядом с ребенком, быть внимательными к тому, что происходит с ним, а не только с самими собой. Беда в том, что и с собой-то мало что происходит, да и откуда взяться событию, событиям, если собственная Я-концепция пуста и существует (конечно, это крайний вариант) только в форме тела...

С носителем психической смерти холодно и неуютно рядом. Это качество человека скорее ощущается, чем понимается, особенно в первые мгновения восприятия такого человека. Скорее также ощущается, чем воспринимается, и носитель психической жизни. Думаю, что существующее у всех народов понятие о человеке, аналогичное понятию в русском языке "белая ворона", говорит о специфике восприятия именно этого качества человека.

Носитель психической жизни - думаю, что ярчайший пример этому Александр Сергеевич Пушкин, - создает вокруг себя достаточно сильное напряжение,

54

которое многие люди могут просто не выдержать, так как оно невыносимо для них по интенсивности изменения. Жить в постоянно меняющемся поле непросто. Может быть, я недостаточно точно выразила главное в содержании психической жизни, но это попытка отразить проявление универсальности человека, живущего психической жизнью. Оставаясь собой, он бесконечно изменчив, это как бы постоянно преобразующаяся форма психической реальности, которая в своей уникальности обладает свойствами универсальности. Может быть, поэтому у каждого свой Александр Сергеевич Пушкин, "мой Пушкин", как сказала Марина Цветаева за всех нас.

Если психическая смерть - это воспроизведение одной и той же формы реальности, и время здесь останавливается, то в психической жизни ее бесконечное разнообразие форм позволяет отнестись к времени как к далеко не самому главному источнику изменений. При психической жизни время может ускоряться и замедляться, останавливаться, поворачивать вспять, исчезать, физическое бытие и психическое начинают протекать в разных системах координат, которые могут в какие-то моменты совпадать, а в какие-то - далеко (или навсегда) расходиться.

В онтогенетическом развитии человек, ребенок сталкивается с феноменом психической смерти и феноменом психической жизни через характеристики продуктивности и репродуктивности отношений, которые проявляют к нему родители (да и вообще люди).

Хотелось бы думать, что продуктивные отношения, то есть творческие, гибкие, - это проявление психической жизни, а косные - репродуктивно воспроизводимые - проявление психической смерти.

Как у радости множество проявлений, так и у продуктивных отношений нет стереотипов, тогда как репродукция, воспроизведение отношений не только гасит признаки жизни у каждого из участников этих отношений, но и воспроизводит скуку, которая давно ассоциируется у людей с серым цветом, то есть практически с отсутствием цвета. Так и хочется продолжить, что не только с отсутствием цвета, но и запаха, и вкуса - всех ароматов жизни.

Продуктивные отношения - творческие, эвристические, созидающие - учитывают и создают изменения в человеке, те изменения, которые буквально наполняют его жизнью. Недаром всем известно, что когда

55

люди любят друг друга (а это самое продуктивное отношение из известных человечеству), они словно излучают свет, они переполнены жизнью - остро чувствуют и воспринимают.

Ребенок, окруженный продуктивными отношениями, отношениями любви, вырастает смелым и свободным, так как чувствует свою силу - силу своей жизни во всех ее проявлениях. Он - не лишний на белом свете; конечно, я упрощаю ситуацию в целях анализа феномена жизни, но очень хочется привести хотя бы один пример продуктивных отношений, простой бытовой пример: в купе моими попутчиками были не очень уже молодая женщина и ее пятилетний сын. Всю дорогу - три часа - мать играла с ребенком, разговаривала, читала ему, ни разу не одернув, не прикрикнув. Они понимали друг друга. Это было так удивительно, что один из соседей не выдержал и спросил:

• - Вы, наверное, работаете с детьми, это ваша профессия?
• И услышал в ответ:
• - Нет, это просто мой младший сын.
• - Сколька их у вас?
• - Пятеро.

Я сразу вспомнила книги Домокоша Варги. То же спокойствие, уверенность, лиризм, юмор. Боже, сколько теплых и нежных слов хотелось бы сказать, описывая и мою попутчицу, и любимого писателя. Ловлю себя на том, что называю их одним словом - они светлые люди, а значит радостные, жизнелюбивые, жизнеустроители.

В продуктивных отношениях люди реагируют на изменения друг друга, не утрачивая в этой изменчивости собственную уникальность, сохраняющуюся во времени не как одноцветное образование, а как переливающаяся всеми цветами картина жизни, узнаваемая и изменчивая одновременно.

Репродуктивные отношения порождают скуку, узнаваемость, повторяемость, банальность. Скука разнообразна и однообразна одновременно - разнообразна по причинам, однообразна по механизму возникновения. Он, этот механизм возникновения скуки, связан с повторяемостью, однообразием... Чего?

На этот вопрос ответить можно одним словом - с повторяемостью отношений, где все участники отношений погружены в атмосферу бессобытийности. Ничего не происходит, время как бы останавливается, чувства

56

притупляются, энергия действия, энергия мысли теряет свой источник.

Почему это происходит? Как появляется скука? Как возникают репродуктивные отношения между людьми? Об этом мы еще поговорим в других главах книги.

Пока мне очень важно, чтобы вы, мои читатели, почувствовали в переживании скуки дыхание смерти, ее холода и беспощадной однообразности.

Так, в своих чувствах - чувстве радости и чувстве скуки - человек переживает наличие в своей собственной жизни светлых и темных ее источников, пробивающихся на поверхность течения будней с разной силой.

Каждый человек, получая возможность наблюдать за временем своей жизни - обращаться к своему прошлому и будущему, - отмечает, что изменения с ним происходят разные, - он не только, например, научается чему-то, но и развивается, не только развивается с течением времени, но и разрушается, то есть регрессирует. Примеров этому множество уже в младенческом возрасте - умел ножки засунуть в рот, когда еще не стоял на них, научился стоять, а ножку в рот уже не засунуть... К четырем годам научился понимать на родном языке, а потом годами (безуспешно?) осваивает иностранные языки...

Уже в детстве ребенок сам может заметить не только свои приобретения (развитие?), но и свои потери (регресс). Дневниковые записи в этом смысле весьма красноречивы:

1. "Ма" ("нет" на языке взрослых), - озабоченно хлопочет годовалый ребенок, заметивший, что в его руках растаял снежок.
2. "Я больше не умею", - огорчается трехлетний, пытающийся проехать на велосипеде под столом.
3. "Как этой тети имя? Я не помню", - сконфуженно шепчет маме на ухо четырехлетний при встрече с тетей, виденной когда-то давно (два месяца назад).
4. "Не то что в молодости", - сокрушается пожилой человек, с трудом поднимаясь на свой этаж, и тому подобное. А ведь это все про одно и то же - про изменения в себе, про изменения с собой, которые замечаешь сам и к которым сам же можешь отнестись.

Собственное развитие и собственный же регресс человеку необязательно нужно увидеть чужими глазами, их можно понять, пережить, почувствовать и самому...

57

Происходит это благодаря удивительному качеству психической реальности - она овеществляется, воплощается в преобразованиях предметов, к которым можно отнести и само тело человека да и ее, психическую реальность, тоже. Качество и количество преобразований предмета можно рассматривать, в известной степени, показателем развития или регресса человека.

Естественно, что вопрос о том, какие преобразования предметов действительно говорят об этом, далеко не такой простой, как может показаться на первый взгляд.

Попробуем выделить важные, с нашей точки зрения, преобразования предметов, которые можно (с известной степенью точности) анализировать как проявление развития человека как в онтогенезе, так и в филогенезе.

1. Преобразование человеком предмета в соответствии со свойствами предмета (из руды выплавляют металл, из металла делают машины, машины ремонтируют, потом переплавляют и тому подобное).
2. Использование человеком предмета в соответствии с существующими качествами жизни (например, лекарственные растения могут помочь излечению, но повышение дозы приводит к смертельному исходу; использование земли для производства продуктов питания может привести к уничтожению среды обитания человека).
3. Создание новых качеств жизни (например, создание международных информационных сетей) изменяет мышление специалистов, работающих с этими системами, а современные транспортные средства (ракеты, самолеты) сделали понятие пространства - расстояние - и понятие времени важным фактором в принятии многих повседневных решений большого числа людей, а открытие Зигмунда Фрейда повлияло на отношение человечества к себе в XX
4. веке.

Выделенные направления преобразования человеком предметов позволяют, на мой взгляд, говорить о роли другого человека в индивидуальном развитии каждого из нас. Другой человек своим присутствием в виде предмета задает потенциальную возможность преобразования его самого как предмета, как бы разрешает или запрещает что-то с собой делать и, таким образом, через механизмы действия ("Я могу это делать" - так можно выразить переживание, их сопровождающее)

58

по закону обратной связи сообщает растущему ребенку о качествах жизни в своем теле и в своих пространственно-временных отношениях с ребенком. В конечном итоге это выливается в содержание воздействия ребенка на взрослого. Примером может служить отношение психически больного ребенка к взрослому и отношение к нему ребенка здорового. Психически больной ребенок не видит во взрослом его специфических человеческих свойств (боли, усталости, радости, огорчения), не видит, не чувствует границ его физического тела - может кусаться, драться, царапаться, толкаться, причиняя не только неудобства, но и ощутимую боль взрослому человеку. Для здорового ребенка такое воздействие на взрослого невозможно, но он может прибегнуть к своим средствам- плач, крик, угроза, притворство, ложь... Это воздействие на чувства, мысли, возможности взрослого, это уже ориентация на его специфические человеческие качества. Познание их ребенком начинается очень рано, вместе с познанием и других свойств окружающего его мира, и является естественным моментом жизни здорового ребенка, строящего картину мира, в котором он начинает жить.

Думается, что один из важнейших критериев психического здоровья, существующих на сегодняшний день в психиатрии и психопатологии, не случайно связан с превышением меры воздействия на себя и других людей; в нем доступными современному знанию о человеке средствами фиксируется возможность превращения качеств воздействия человека на человека в качестве разрушения человека человеком.

Думается, что как нет четко выраженной границы между живым и неживым, так нет и четко выраженной меры развития человека (да и человечества), ее можно только пробовать искать, пытаться понимать качества жизни как уникального, образования, где человек - только один из феноменов живого, обладающий всеми качествами жизни и качествами смерти тоже.

Отчасти поэтому проявления развития и регресса для каждого человека фиксируются и понимаются относительно конкретного исторического времени, в котором он живет. Можно опередить свое время (о чем говорит история научных открытий), можно безнадежно отстать, изобретая велосипед, можно и в старости сохранить детскую наивность и непосредственность,

59

и не назовут ли это окружающие глупостью и инфантилизмом. Можно и в восемьдесят лет сказать, что с восхищением живу, а можно устать от самого себя в десять лет. Можно...

Самому человеку показатели его развития или регресса представляются как его возможности, они влияют на организацию его усилий, определяют "потребное" (Н. Бернштейн), желаемое будущее. Именно они связывают единой нитью время жизни, так как позволяют строить через собственные (умственные или физические) усилия ее пространство. С этой точки зрения можно жить в пространстве собственного тела, можно жить в космическом (бесконечном) пространстве, можно жить в пространстве одной семьи, города, страны, планеты...

Для наблюдателя показатели развития или регресса человека можно обнаружить так:

• - фиксируя его меняющиеся возможности по преобразованию предметов на протяжении некоторого времени его индивидуальной жизни, - в таком случае появляются проблемы точности фиксации;
• - фиксируя возможности человека по преобразованию предметов в сравнении с уже существующими вариантами изменения этого предмета другими людьми, - в таком случае появляются проблемы качества преобразования.

Если исходить из того, что любой предмет имеет бесконечное множество свойств, то проблема качества преобразования может превратиться в вариант "дурной" бесконечности. Появится необходимость выбирать точку зрения, позицию, которая позволит сопоставлять различные преобразования предмета - существовавшие и потенциально возможные. Другими словами, чтобы оценить качество преобразования, наблюдателю нужно владеть историей жизни предмета. А историй у нас, как известно, две - история рода человеческого и индивидуальная история жизни человека. Какую из них брать за основу? Обе?

Изобретение уже упомянутого велосипеда в детском возрасте и создание атомной бомбы в середине XX века - это сопоставимые достижения, сопоставимые возможности? Не знаю, хотя очень хочу этот вопрос задать и себе, и вам, моим читателям...

Каждый ребенок, родившийся здоровым, переживает, открывает в себе такое свойство, как умение терпеть боль. Сопоставимо ли это индивидуальное достижение

60

каждого из нас с глобальной социальной терпимостью к войнам, которые вспыхивают тут и там на нашей планете? Может быть, я не там хочу найти показатели проявления развития и регресса?

Может быть, можно говорить о развитии в индивидуальной жизни человека, и это мало приложимо к истории человечества? Вопрос этот невольно возникает, когда пытаешься подвести хотя бы предварительные итоги XX столетию. Войны, революции, голод, техногенные катастрофы - история ничему не учит... Печальных фактов очень много.

И если в известной степени развитие в индивидуальной биографии человека связано с переживанием своей силы, своих возможностей воздействия на предметы, а регресс - с уменьшением, исчезновением этой силы, то для человечества этот показатель сегодня направлен против него самого и среды его обитания. У человечества достаточно силы, чтобы уничтожить себя и свою планету. Пересчитанные на сегодняшний день силы для этого дела многократно превышают возможности сопротивления всего человечества, не говоря уже об отдельном человеке.

Две ориентации - ориентация на жизнеутверждение и ориентация на разрушение жизни (биофильская и некрофильская) заявляют сегодня о себе в истории человечества громко и недвусмысленно, обрушиваясь в своем противостоянии на голову каждого человека через средства массовой информации, обостряя в индивидуальной жизни переживание своих индивидуальных же возможностей. Вечная литературная (нет, жизненная!) проблема маленького человека наполняется новым, может быть, даже критическим содержанием. Ответ на вопрос к самому себе "Что я могу?" может быть роковым для многих, если человек ответит: "От меня ничего не зависит".

Так и переплетаются эти показатели индивидуального развития и регресса с показателями, проявлениями развития (может быть) цивилизации.

Таким образом, проявления развития и регресса являются свойствами живого, свойствами, фиксирующими его изменчивость, позволяющими пережить вектор, направление этой изменчивости во времени. Время приобретает через эти показатели как бы индивидуальное лицо, становится моим или нашим временем, то есть временем, совпадающим с моими усилиями или расходящимся с ними, с теми моими (или нашими) усилиями,

61

которые направлены на преобразование предметов. Получается, что можно отстать не только от кого-то или чего-то, но и от самого себя тоже, переживая невозможность воплощения усилий в преобразовании предмета. Подобное часто испытывает взрослый человек, воспитывающий подростка, который не меняется так, как хотел бы этого взрослый. Подобное испытывает ученый, в сотый раз ставя эксперимент и сталкиваясь с неудачей. Подобное испытывает героиня А. Вампиловавпьесе "Прошлым летом в Чулимске", поправляя и поправляя сломанный заборчик у сада...

Сколько эпитетов есть в языке для описания этого несовпадения усилий человека и времени преобразования предмета:

• - преждевременные усилия,
• - напрасные,
• - бесполезные,
• - неадекватные,
• - бесплодные,
• - безрезультатные,
• - бесцельные,
• - бессмысленные

и тому подобные. Важно то, что это несовпадение человеком воспринимается и переживается как отнесенное к разным реальностям - к себе и к предмету, который не стал моим, так как его изменение определяется не моим вектором силы.

Думается, что в этом несовпадении, в возможности такого несовпадения есть особый смысл, позволяющий человеку выделить свои собственные усилия как особый предмет, как особое свое качество, которое можно фиксировать в виде переживания: "Я могу". Это переживание не только позволяет человеку ощутить свою силу как таковую, оно одновременно позволяет выделить и источник этой силы - собственное Я, которое не сводится к свойствам и качествам физического тела человека. Недаром для описания этого явления используют такие понятия, как схема тела, зрительно-мышечная координация, мышечное чувство, образ тела и другие, не менее сложные, а часто и таинственные по содержанию понятия, позволяющие их авторам¹ размышлять о том, как человек сосредоточивает свои усилия, как он направляет их, соотнося с

62

конкретными обстоятельствами осуществления действий, направленных на преобразование предмета.

Думается, что где-то здесь скрыта тайна рождения в индивидуальной истории человека (а может быть, и человечества) переживаний, структурирующих, как бы задающих, создающих границы Я. Не только сопротивление предмета, но и сопротивление от нереализованной силы, бумерангом вернувшееся к ее источнику - телу человека, задает контуры, границы Я, которые наблюдатель воспринимает как смелость, решительность, сосредоточенность, боевитость, а сам человек переживает как уверенность в своих силах. Почему бы нет? Может быть, это еще одна из гипотез, которая имеет право на существование.

"Я могу" как переживание человека содержит и важнейшее качество живого - его незавершенность в данный момент времени, его устремленность в будущее, в то, что называют еще весьма трудно определимым словом - надежда. "Я могу" - это надежда на осуществление усилий, надежда на результативность своего воздействия на предмет, это способ сделать будущее присутствующим в настоящем. Именно это переживание наполняет усилие человека тем содержанием, которое по мере его проявления (так и хочется сказать - наполнения) называют рефлексивностью или способностью человека самому себе отдавать отчет о своих же собственных усилиях. Это способность человека думать о том, что он делает как до осуществления усилий, по ходу их реализации, так и после завершения усилий.

В психологии и философии говорят о том, что рефлексивность - это специфическое человеческое качество, отличающее его форму жизни от всех других форм.

Инстинктивность - целесообразность действия - качество, противоположное рефлексивности; инстинктивность как природное качество живого, осуществляющего свою врожденную программу - жить в меняющихся условиях, присуща человеку в полной мере. Человек рождается с такими формами активности, живет с ними, включая природные формы активности в новые, приобретаемые со временем. Избегание боли, болевых ощущений - один из таких инстинктов, может быть, его и можно было бы назвать инстинктом жизни.

Инстинктивные формы активности обеспечивают человеку существование его тела как организованной

63

системы, функционирующей в соответствии с ее назначением, они как бы задают основу - фундамент - для дальнейшего развития жизненной силы. Ребенок - человек - рождается с относительно небольшим набором инстинктов, гарантирующих возможность реализации жизненной программы его тела.

В настоящее время существует множество классификаций инстинктов¹как попыток найти и описать их роль и место в развитии человека, значение в становлении индивидуального поведения - индивидуальной судьбы. Кажется бесспорным, что инстинкты определяют содержание эмоций человека - его впечатлительность, точность и тонкость восприятия, глубину и остроту переживания... Когда человек говорит о своих чувствах, пытается их выделить, старается как-то отнестись к ним, он сталкивается именно с этими сторонами своей жизни. Много странного, непонятного в чувствах, часто они возникают как бы независимо от нашего Я и даже побеждают его. Ребенок впервые сталкивается с силой своих чувств, когда переживает полярные, но одинаково сильные эмоции - радость и страх. Радость окрыляет, возбуждает ребенка, как бы выделяет качества его жизни для него же самого. Страх переживается ребенком как напряжение, с которым трудно справиться, как напряжение, которое возникает в нем и тем самым обозначает его для самого себя Я. Надо справиться с этим напряжением, которое разливается по всему телу или фокусируется в каком-то органе.

Взрослому часто трудно понять, что вызывает страх ребенка, также трудно бывает предугадать, что вызовет его радость. Перелистываю свои и чужие дневниковые записи:

• - Годовалый малыш боится шуршащей газеты.
• - Трехлетний боится темноты.
• - Годовалый малыш безмерно рад, когда видит мамин халат в цветочек.
• - Трехлетнего радует предстоящая встреча.с манной кашей (редкий по достоверности факт из жизни сегодня уже взрослого человека).

Закономерности чувств есть, они описаны в общей психологии, но, к сожалению, в большинстве

64

случаев они относятся только к жизни взрослых людей. Чувства детей исследованы мало, может быть, только психоанали з¹в лице его лучших представителей пытался расшифровать тайну детских страхов и радостей, понимал (или пытался понять) их значение во всей последующей жизни уже взрослого человека.

Чувства в жизни человека говорят ему о восприимчивости его к изменениям - в нем самом и в окружающем мире.

Притупившиеся чувства - признак психической смерти, угасающие чувства - момент регресса, обновляющиеся чувства - показатель проявления жизненной силы... Чувства определяют для человека интенсивность осуществления жизни, можно сказать, степень ее напряженности, они ориентируют человека на выраженность жизни в нем самом. Вялость, безразличие, бесчувственность - не только симптомы болезни тела, они и симптомы угасания или недоразвития (регресса) самой психической реальности.

Если подобное проявление чувств встречается у детей - это или признак глубокого шока или признак дефицита источников развития чувств. А таким источником для ребенка является человек, несущий в его жизнь радость, не будем уже говорить здесь еще раз высокое слово - любовь.

Обычно человек (ребенок) не чувствует своих чувств, он погружен в них, он их проявляет и переживает как свое естественное качество. Сказать о себе "Я чувствую" очень непростая задача, сказать о чувствах другого человека (особенно взрослого) еще сложнее, известно ведь, что взрослые могут скрывать свои чувства, подавлять их и даже выдумывать.

Как это у них получается и почему это возможно, обсудим в последующих главах.

Значит, у человека чувства не только часть его природной, телесной жизни, у него есть еще и особая связь, связь его Я с его же собственными чувствами.

Я разрешает или запрещает проявление чувств, Я борется с чувствами или создает их. Такое непростое Я, которое и обнаружить-то нелегко.

• - Я знаю, где я, - поделился открытием двухлетний ребенок.
• -Где?

65

• - В глазах у мамы.

Вот бы и взрослым такую ясность!

Если переживание "Я могу" позволяет человеку выделить границу психической реальности, обозначить ее через вектор приложения силы, то переживание "Я чувствую" позволяет выделить существование психической реальности через изменение напряжения, возникающего в теле человека. Тело человека в этом переживании обретает свойства системы координат, ориентирующих психическую реальность во внешнем (а потом и во внутреннем) пространстве. Чувства дают возможность сохраниться Я человека, пока они есть, пусть даже только еле теплятся, они будут основой для рождения, возрождения, сохранения, если хотите, то для убежища Я. Ими не исчерпывается Я человека. Так, у людей, имеющих сходные чувства (например, у болельщиков), Я может быть весьма различно. Множество других фактов говорят именно об этом. Остановимся еще на нескольких, взятых из жизни.

1. Раздраженная толпа перед зданием суда, где идет заседание. Она объединена чувством ненависти к насильнику и убийце. - Я каждого человека в толпе неравно Я даже его ближайших соседей.
2. Спортсмены охвачены предстартовой лихорадкой, но не будем еще раз говорить о различии их Я.
3. В едином порыве вскочил зрительный зал, охваченный воодушевлением при появлении кумира на сцене.
4. Сосредоточены лица тех, кто слушает важное правительственное сообщение.
5. Все брезгливо морщатся, когда чувствуют этот запах.
6. Никого не оставит равнодушным эта красота.

Угасающие чувства, отмирающие чувства - о них написаны тысячи страниц, изданных миллионными тиражами. Все равно загадка возникновения и исчезновения чувств остается, загадка впечатлительности и ранимости, угрюмой толстокожести и монументальности, так отличающих нас друг от друга. Надо сказать, что я очень рада этому. Так устроен мир, не все его тайны дано нам знать. Может быть, и хорошо, что я никогда не пойму, почему из десятка ребятишек, видевших, как цветет подорожник, только один, маленький, двухлетний, нагнулся к цветку и, задохнувшись

66

от радости, сказал: "Вот и ты расцвел!" Было это на нашей планете, в середине месяца июля, светило нам всем одно солнце.

Жизнь поворачивается к каждому из нас еще одним удивительным свойством - она закономерна, логична, воспроизводима с точностью весьма определенной. Это свойство жизни - она вечна. Могут меняться ее формы, но суть, закономерности, определяющие сам факт ее существования, останутся.

Какие это закономерности? Наверное, главная из них уже обозначена: в жизни есть смерть, в ее настоящем присутствует будущее, у нее есть предел изменчивости, предел превращения живых форм, за которым уже появляются другие - мертвые - формы... Человек сталкивается с этими закономерностями благодаря своему особому качеству - качеству мышления, способности мыслить. Хотелось бы оптимистично написать, что она дана всем людям, но не хотелось бы быть неточной. Пусть будет так: это качество (как и многие другие) существует у человека как возможность, которой он может распорядиться по-разному, условия его жизни (современной особенно) к этому весьма располагают. Как? Поговорим и об этом.

О том, что такое мышление как свойство психической реальности, как качество жизни человека, написано безбрежное море литературы. Я буду ориентироваться на нашего современника, который не нуждается ни в каких превосходных эпитетах (все он слышал при жизни), - Мераба Константиновича Мамардашвили¹.

"Я думаю", "Я мыслю" - только человек может сказать это о себе, о том, что с ним происходит нечто особое, устанавливается особая связь между ним и предметами. Предметы приобретают на какое-то мгновение свойство прозрачности - они становятся понимаемы, приобретают форму, позволяющую выделять их присутствие, - для себя присутствие - и одновременно человек переживает свое отношение к ним.

Мамардашвили говорил о том, что пока "человек производит акт сравнения внешних предметов, не имеющих к нему отношения, и не вовлекает себя самого в акт сравнения - он не мыслит". Соответственно мыслить он (человек) начинает тогда, когда... Как трудно продолжить эту фразу! Мыслить человек начинает

67

не тогда, когда говорит об этом, а в тот момент, когда с недоказуемой ясностью видит знание (это рождается мысль, или истина). Увиденное знание - это уже случившееся, это необратимо, этого никто у человека не может отнять, это действительно было. "И может быть, именно с такой необратимой исполненностью и связана радость". Светлая радость мысли, которая существует для мыслящего, - она его. Она создает особое переживание ясности, которое может длиться только мгновения. Это то мгновение, которое М.К. Мамардашвили называл сладко-тоскливой ясностью, которая в юности приходит и уходит как молния, в одно мгновение, но чтобы удержать его и превратить в устойчивый источник светлой радости мысли, нужен особый труд, на который решается далеко не каждый человек.

"Иногда страшно то, что там выступает в обнаженном виде", - так Мамардашвили говорил об открывшейся человеку мысли, истине. "Мысль рождается из удивления вещам как таковым, и это называется мыслью. Мысль нельзя подумать, она рождается из душевного потрясения". Организовать это потрясение невозможно, думаю, так же невозможно, как заставить человека полюбить.

Мысль переживается как полнота бытия, как включенность человека в это бытие не случайным, а естественным, соответствующим бытию. Бывает это редко, как редко бывает душевное потрясение, открывающее истину. Для этого должно совпасть во времени и пространстве очень много различных факторов, чтобы человек мог пережить состояние мышления, то есть, как говорил М.К. Мамардашвили, "твое сознание твоего сознания". Это, действительно, очень трудно, даже страшно, так как истина, выступающая в чистом виде как мысль, не принадлежит нашему Я, она больше и сильнее его. Вот почему человек испытывает это чувство сладко-тоскливой ясности, он может пережить момент, что его Я не может справиться с мыслью, так как они оба - Я и мысль (хотя бы на мгновение) в честном мышлении проявляют свою сущность. Я выступает для самого человека без одежд защитных механизмов, дающих компенсацию и алиби отсутствию ясности мысли, мелькавшей в другие моменты жизни.

Особенность человеческой жизни в том, что мысль в любой момент времени уже дана, задана языком. "По той простой причине, что в любой данный момент в языке есть все слова". Слова - подобие мысли, ее

68

двойники, но не она сама. Мераб Константинович называет их симулякрами, что по-латыни означает привидение, или двойник, мертвая имитация вещи.

Говорить слова - не значит мыслить. Попробуйте сказать: "Я знаю, что динозавров нет" или любое другое словесное утверждение. Есть ли в нем отражение вашего, именно вашего мысленного разрешения? Ответить на этот вопрос и подобные ему невозможно, так как "всегда есть вербальный мир, который сам порождает псевдовопросы, псевдопроблемы, псевдомысли и отличить их от истинной мысли невозможно. Невозможно настолько, что любая, сформулированная или вот-вот готовая быть сформулированной, мысль встречается с невозможностью воплощения в слове.

Описать словами мысль, переживаемую как мучение, уникальное напряжение уникального человека, которому ясно открылась вещь во всей ее глубине, становится невозможно. Слишком обычны, будничны слова, истина в них становится похожа на ложь. Ведь в любой данный момент есть все слова, а из слов составлены симулякры, которые вполне похожи на ваше видение. И вот душа начинает кричать".

Кричит она от невыразимости, вынужденная существовать в последовательности событий нелепых, случайных, иногда абсурдных, ритуальных... Другие не находят места в этой последовательности, но она получает знание, важное и единственное: "Я могу испытывать живое состояние, а в это время место уже занято... я знаю, что это не я, что место занято и мне некуда деться с моей мыслью".

Некуда деться в реальности, которая наполнена симулякрами - двойниками мысли. "Оказывается, в области мысли мы тоже испытываем трагическую боль отсутствия себя, впадаем в ситуацию, характерную и для других областей жизни, когда конкретный, налаженный механизм мира заранее вытесняет собою и своей глыбой давит несомненное для меня живое состояние. Я несомненно для меня с очевидностью в нем, а ему нет места в реальности". Сколько раз мы слышали эти слова, читали их: душа умерла, замерла, затаилась, закоченела, остыла, онемела... За всеми этими словами страдание человека от непонимания других, его живого состояния, ощущаемого им как несомненно живого.

Мераб Константинович говорил о том, что мысль не властна над реальностью, она непроизвольна, она явление, которое мы не можем иметь по своему желанию.

69

Мы можем иметь мысль лишь как событие, к которому привели многие нити движения живого.

Живое не умещается внутри норм, правил, последовательности событий. Мы все хорошо разделяем состояние жизни и состояние существования, мы делаем это из ситуаций нашего сознания.

Это проявление того, что все человеческие состояния, мысль тем более, несамодостаточны. Если мысль присутствует, если она родилась, то в ней есть нечто другое, являющееся ее основанием. Это другое - бытие. Оно неизвестно человеку и отличается от житейских фактов именно этой неизвестностью. Оно - бытие - дано нам в чувстве отрешенной тоски, связанной с ощущением собственной чуждости в мире. "Вместе с чувством несомненного существования мы испытываем свою неуместность в мире".

Сущность тоски состоит в том, что "для осуществления себя нет готового налаженного механизма, который срабатывал бы без моего участия, без того, чтобы я сам прошел бы какой-нибудь путь". Проблемы мысли возникают именно здесь, когда человек переживает несоответствие себя реальности и причастности (возможности быть причастным) к собственному осуществлению, к возможности сбыться. Для этого надо потрудиться - необходимо пройти путь, быть способным на риск, что-то мочь делать, а не просто хотеть делать, быть взрослым, способным производить Я из самого себя.

"Человеку ценно только то, что он из себя и на себя, оплачивая собой, может иметь или производить".

Для этого нет естественного механизма, и давно известно, что человеческое в человеке есть нечто, не имеющее механизмов естественного рождения. Удивительно то, что никого нельзя вынудить быть человеком, заставлять им быть.

Сама необходимость мыслить существует потому, что человек в человеке не рождается естественным путем. "Первым актом мысли является рождение мысли, не о чем-то, а просто рождение мысли. Первый акт мысли - это фактически выделение чего-то, о чем вообще можно мыслить, и осмысление мыслить, так сказать, области мысли".

Вот и говорит М.К. Мамардашвили о том, что мысль определить нельзя, если повезет самому на ее рождение, то ее можно будет показать, где и как она свершается, где и как она случается.

Мы говорим: "Я думаю..." Хотелось бы, чтобы написанное на этих страницах добавило к этому утверждению

70

одно маленькое слово "Я ли думаю...". Может быть, это будет один из способов научиться распознавать феномены своего сознания и получить возможность спросить его, свое сознание, что именно за ним стоит. Думаю, что приведенные рассуждения еще раз позволили прикоснуться к жизни, где феномен мышления - одно из проявлений ее самой, а может быть, и есть она сама - искренняя и честная, которая и есть наше подлинное бытие. Поэт сказал об этом так:

Познание смерти

А мы за славой гонимся упрямо,
мы упиваемся своей игрой...
Но вырвавшееся из нашей драмы
твое существование порой
Нас будто тянет за собой из плена,
чтоб вдохновить нас подлинностью яви.
И в те минуты мы самозабвенно
играем жизнь, не думая о славе!

P.M. Рильке

Слова об игре в жизнь, о жизни как игре, о том, что жизнь можно играть, говорились не только поэтами. Практически любой нормально развивающийся человек переживал моменты неестественности своего поведения, когда чувствовал себя стесненно, неудобно. Проявляется это в бытовых речевых характеристиках другого человека: заговорил неестественно громко, прикинулся наивным простаком, замял тему, завилял, глаза нагло поставил и тому подобное.

Это одна из важнейших качественных характеристик жизни, в которой человек сталкивается с существованием своей спонтанности и необходимости самому же относиться к ней. Другими словами, свою естественную активность - живую, натуральную, надо самому же организовывать, с ней надо что-то делать. Осуществление активности по принципу "Я хочу" и "Пусть будет так, как я хочу" не получается; множество препятствий встречает "Я хочу" со всех сторон, вот и теряет оно свою естественность.

Примеры таких встреч? Пожалуйста, несколько фактов из жизни людей разного возраста.

• - Хотел (1,5 года) съесть землю, но остановили, не дали даже испробовать.
• - Хотел сам залезть на горку (3 года) - конечно, не дали.

71

• - Хотел попробовать из взрослой посуды - рюмки (4 года), опять не разрешили.
• - Хотел жениться в 16 лет. Какой поднялся скандал!
• - Не хотел учиться в школе (10 лет), все равно заставили.
• - Всю жизнь хотела серьезно заниматься живописью, так и не успела (78 лет).
• - Все время хотела поговорить с ним о самом главном (56 лет), так и не собралась.

И тому подобное.

Ограничений спонтанной активности человека очень много, они давно описаны в психологической и философской литературе как система социальных норм, система долженствования, система правил поведения, этикета, установок, обычаев, ритуалов, мифов.

В свое время Зигмунд Фрейд говорил о страдающем Я, которое испытывает на себе тяжесть ограничений со стороны Сверх-Я - уже перечисленных социальных образований. История XX века, которую можно пытаться анализировать сегодня, уже после 3. Фрейда, дает много материала для рассуждений о том, что содержание ограничений спонтанной активности Я существенно изменилось. Достаточно вспомнить о сексуальной революции, которой не было во времена 3. Фрейда, о влиянии средств массовой информации, об атомной бомбе - "подарке" Второй мировой войны - и ее ужасах, об экологических проблемах... Эти глобальные, планетарные факторы отсутствовали во времена рождения классического психоанализа, и страдания сегодняшнего Я человека связаны с ограничениями другого качества. Думаю, что одним словом эти ограничения можно назвать информационными, а страдания Я, соответственно, будут связаны с отсутствием или переизбытком информации, которая в равной степени порождает невозможность построения активности. Какая информация нужна современному человеку, чтобы его "Я хочу" естественно приводило к появлению продуктивной активности, радующей его самого и других? Если бы я знала ясный, внятный и простой ответ на этот вопрос, я не писала бы этого текста. По сути дела, я ведь задалась ответить на вопрос о том, что надо человеку хотеть (захотеть), чтобы стать счастливым, жить такой жизнью. Вряд ли вообще есть ответ на этот вопрос, хотя, думаю, обсуждать его нужно, чтобы понять жизнь человека.

Есть удивительная книга "О счастье и совершенстве человека". Удивительная своей судьбой и судьбой

72

ее автора, спасенная во время Второй мировой войны с риском для жизни ее создателя, буквально восставшая из пепла его сгоревшего дома, книга содержит в себе многолетний труд Владислава Татаркевича - польского философа и писателя.

Книга содержит энциклопедические данные о счастье, которые ее автор пытается анализировать и описывать. Так, он говорит о том, что имеется по крайней мере четыре основных значения счастья: "Счастливым, во-первых, является тот, кому сопутствует счастливая судьба, во-вторых, тот, кто познал самые сильные радости, в-третьих, тот, кто обладал наивысшими благами или, во всяком случае, положительным балансом жизни, и, в-четвертых, тот, кто доволен жизнью.

Эта четырехзначность является источником путаницы, ибо четыре понятия, обозначенные одним словом, имеют тенденцию к взаимопроникновению в сознании и образованию одного понятия неопределенного содержания (курсив мой. - ГЛ.), не соответствующего в точности ни одному из четырех значений.

Если бы даже философы приняли только одно из них и исключили остальные, то обычный человек продолжал бы называть одним словом все эти четыре разных понятия" ¹.

Неопределенность содержания этого понятия позволяет каждому человеку делать свой выбор - строить свою формулу счастья и следовать ей. Можно (хотя это всегда трагично для судьбы человека) вообще отказаться от поиска своей формулы, считая ее несуществующей, а счастье - нереальным. Многовековой опыт человечества показывает, что при всем многообразии Я люди переживают его полноту, его присутствие в зависимости от очень небольшого числа жизненных факторов - или иначе - источников счастья. "Я хочу" в этих переживаниях не только конкретизируется в цели, в содержании перспективы, но и выступает для человека как особая реальность, где разворачивается его диалог с самим собой. Когда человек говорит себе "Я хочу", он выделяет свое Я, как бы проводит различие между Я и не-Я, создает возможность для самоанализа, актуализируя свое второе Я, то есть внутренний диалог.

Вернемся к жизненным факторам, которые называют источниками счастья, источниками полноты жизни

73

и ее удовлетворенности. Я опять использую текст В. Татаркевича, где есть глава "Источники счастья", и буквально в первых строках они перечислены так: внешние блага, добрые чувства, любимая работа, бескорыстные интересы. Трудно не согласиться.

Не будем пока подробно останавливаться на каждом из этих факторов, а обратимся к результатам анкеты, которую разработал в начале XX века Уотсон и применил для исследования возможностей и источников счастья. Результаты этого исследования мне кажутся удивительно интересными, и я приведу их так, как они представлены в цитируемой книге.

Что не приводит к счастью [несчастью]

1. Счастье не зависит от уровня образования и культуры (от интеллигентности).
2. Не зависит от прогресса в науках и от академических знаний.
3. Не зависит от уровня образования родителей.
4. Не зависит от материального благосостояния.
5. Несогласие между родителями менее отрицательно влияет на счастье детей, если родители разошлись, чем если они живут вместе.
6. Занятия спортом не оказывают влияния на счастье и несчастье.
7. Увлечения (хобби) имеют меньшее значение для удовлетворенности жизнью, чем обычно предполагают.
8. Способности к танцам, музыке, живописи, литературе, спорту не связаны со счастьем.
9. Умение приспособиться к жизни само по себе не приводит к счастью.
10. Новый тип сексуального воспитания не увеличивает шансы на счастье.
11. Производительный труд не является необходимым для счастья.
12. Трудные условия жизни не обязательно приводят к несчастью.

Что приводит к счастью [несчастью]

1. Неудача в любви является одной из главных причин несчастья.
2. Боязливость, впечатлительность, несмелость являются важными причинами несчастья.
3. Музыка и поэзия - прибежище для несчастливых.

74

4. Любовь к труду и его хорошие результаты значительно способствуют счастью.
5. Любовь к природе также способствует этому.
6. Здоровье в молодости - основа счастья.
7. Симпатия людей является причиной счастья.
8. Хорошие отношения с людьми - важный фактор счастья.
9. Среди всех факторов, лежащих вне сферы профессии, успехи на сцене наиболее способствуют счастью.
10. Благословенны те, кто имеет призвание ко многим сферам деятельности.
11. Для счастья большинства людей важны постоянные элементы их жизни (друзья, работа, природа), а не временные стимуляторы (алкоголь, клубы, церковь, танцы, карты, искусство).
12. Большинство людей жаждет приключений, а не покоя.
13. Счастье чаще наступает при серьезном, разумном, ответственном, трудолюбивом образе жизни, чем при импульсивном, легком, пестром.
14. Молодость не является золотым периодом в жизни, но и старость тоже.

Как зависит счастье от пола, гражданского состояния, возраста

1. Участники анкеты были в целом удовлетворены своей жизнью.
2. Мужчины считают себя более счастливыми, чем женщины.
3. Женатые счастливее неженатых.
4. Те, кто на пороге шестидесятилетия помышляет о начале новой жизни, сами или вместе с кем-то другим, по преимуществу несчастливые люди.

Думаю, что по ходу обсуждения проблем возрастной психологии мы еще вернемся к этим результатам не раз. На мой взгляд, очень важным является тот факт, что для переживания счастья необходимо иметь целостное отношение к жизни - практическую философию жизни, если хотите, то концепцию жизни, выраженную в обобщенном виде, требующую усилий человека для конкретизации. Подтверждение этому вижу в том, что конечные, дискретные, ограниченные пространством и временем факторы удовольствий не приносят счастья. Так, хобби, спорт, общительность, возбуждающие средства, развлечения не имеют большого значения

75

для счастья, они лишь в незначительной степени способствуют общему удовлетворению жизнью (тезисы 6, 7, 8, 23, 25).

На мой взгляд, это очень важный момент, позволяющий говорить о том, что целостное отношение к жизни как особому явлению становится для человека источником его счастья как в биологическом, так и в психологическом смысле - человек счастлив потому, что живет, и потому, что чувствует, что живет.

Биологический смысл этого переживания связан с чувством силы, энергии как естественного свойства человека. Многие философы называли его по-разному - автоматическим, машинальным, естественным и тому подобным. Это переживание связано с существованием у человека внутренней картины здоровья как естественной характеристики организации его психологического пространства. Именно она позволяет (за счет энергетической наполненности) удерживать и сохранять сознание и самосознание, выделять сам факт существования психологического пространства (пространства Я), а также составлять основу для энергетического воздействия на другие элементы психологического пространства, например, на ту же внутреннюю картину болезни, если человек заболевает. Внутренняя картина здоровья, ее энергетическая наполненность может препятствовать развитию внутренней картины болезни за счет диалогичности сознания, за счет того, что эти два элемента сознания - внутренняя картина здоровья и внутренняя картина болезни - относительно независимы друг от друга, как относительно независимы, например, волевые качества человека и качества его чувств.

Относительная независимость отдельных элементов сознания человека и их влияние на содержание переживаний счастья ведет к тому, что выраженность только одного (или нескольких) элемента сознания не обеспечивает полноты переживания жизни. Так, при всей очевидности утверждения: счастье - это здоровье, оно не является аксиоматическим. Здоровье (а значит, наличие внутренней картины здоровья) не является обязательным атрибутом счастья.

Можно сказать иначе - переживание одного вида не является существенным для выделения человеком собственного Я. Вот поэтому в философской и психологической литературе обсуждается вопрос о количестве источников, из которых может складываться счастье

76

человека. В это количество могут входить качественно разнообразные и даже несопоставимые источники, как, например, вещи реальные и нереальные (воспоминания, мечты, грезы, фантазии). Похоже, что у этих разнообразных (до бесконечности) вещей есть общие свойства - их ценность для человека (это должны быть его вещи - они присутствуют в его психологическом пространстве) и их целостное восприятие (то, что еще называют доверием).

Доверие рождает уверенность и покой, а ценность позволяет переживать наличие собственного Я как действительно существующего. Я человека естественно подвержено изменениям, связанным с осуществлением биологической и психологической жизни, поэтому меняются его переживания и факторы, обеспечивающие целостное, полное восприятие жизни.

Думаю, что именно эту изменчивость значимости разных источников счастья обсуждают философы, когда говорят о том, что устойчивых источников счастья нет. Нет устойчивых факторов, обеспечивающих человеку восприятие жизни полно, целостно и ценностно. С этим трудно не согласиться, если исходить из того, что все перечисленные выше источники счастья могут не оправдать нужд человека в том случае, если он их лишится, если осознает их непостоянство (возможность утраты мешает их полезности), если человек не умеет ими пользоваться, тогда они не оправдывают ожидания.

В поисках постоянных источников счастья человечество давно пришло к идее о том, что раз ни физические, ни духовные блага не являются непреходящими, то источником счастья могут быть только сверхприродные блага.

Для моего рассуждения о жизни и смерти важно, что в поисках источника переживания полноты жизни его можно найти, то есть человеку можно выделить факторы, влияющие на его собственное состояние и тем самым пережить в себе присутствие своего Я. С другой стороны, этот поиск (рефлексивный диалог с собой) приводит к усложнению смысловой картины мира - выделяются, пробуются различные источники счастья, различные факторы, обеспечивающие целостное восприятие жизни. Это делает возможным существование глобальной задачи человека - задачи построения осмысленной картины мира, ценной для него самого. Таким образом, человек выделяет не только внешние ему факторы, влияющие на его переживания,

77

но и внутренние условия - содержание его собственного Я, которое идентифицируется в Я-концепцию и не сводится к картине мира.

Возникает удивительная реальность, которую весьма и весьма условно можно изобразить следующим образом в виде схемы. Назовем ее схемой проявления переживания полноты жизни в индивидуальной истории человека. Она нужна для того, чтобы попробовать еще раз аналитически прикоснуться к теме жизни и смерти.

Проявление переживания полноты жизни
в индивидуальной истории человека

78

Я думаю, что выделенные этапы не имеют четкой возрастной границы (как и любое психическое качество человека). Можно говорить только о тенденции. Ее-то и попробую описать.

На первом этапе индивидуальной истории переживание полноты жизни для человека (для ребенка) связано с диффузным, недифференцированным отношением к существующей взаимозависимости между его (Я-не-Я) присутствием и ситуацией его развития, где функционируют качества мира и идеи жизни, которые для ребенка воплощаются в его собственные состояния, вызванные действиями взрослых. Для сознания ребенка не дифференцируются качества его Я и его не-Я, так же, как не дифференцируются качества идей и свойства вещей. Необходимость достигнуть полноты удовлетворения жизнью на длительное время задается ребенку ухаживающими за ним взрослыми.

По мере развития мышления и чувств, через переживание их несоответствия как несоответствия себя самого самому же себе, ребенок получает психологические материалы (через эмоциональные состояния), которые позволяют ему дифференцировать существование во внешней реальности живого и неживого (в том числе идей жизни и свойств мира). В себе самом обнаруживается собственное Я и его несоответствие не-Я, то есть другому Я, принадлежащему кому-то персонально или людям вообще.

Думаю, что это связано с формированием предпонятийного мышления, способствующего фиксации разных качеств как внешней реальности, так и реальности психической. Этот период связан с появлением у ребенка дифференцированных состояний переживания взаимозависимости между свойствами мира и качествами не-Я, идей жизни и качествами не-Я, возможное несоответствие, отсутствие взаимозависимости между качествами его Я и свойствами мира, между качествами его Я и идеями жизни, которые несут другие люди. Так создаются предпосылки для дифференцированного отношения к свойствам мира и к качествам идей жизни.

По-моему, это отлично проявляется в ситуациях, когда взрослые в глазах ребенка теряют доверие, например, говорят одно, а делают другое.

Проблема честности становится для ребенка, переживающего этот период, одной из важнейших: "А ты правда...", "А ты по-всамделишному?", "А это по-настоящему, а не по-игрушечному?.." В этих вопросах

79

детей не только переживается глобальная проблема доверия как целостное восприятие жизни, но и ищутся основы для ее сохранения. Кому доверять? В этой форме осуществляется дифференциация своих переживаний взаимосвязи с другими, находятся основы для построения в Я-концепции уверенности в себе, то есть оснований доверия. Наверное, это то, что философы называют основным источником счастья, а психологи анализируют как базисные (главные, определяющие) качества личности.

Похоже, что именно в этот период у человека складываются те общие ориентации, которые необходимы для переживания возможности полноты жизни через существование различных оснований (источников счастья) для этого переживания. Доверие к людям как эмоциональное состояние делает это возможным, а развивающееся мышление - потенциально осуществимым.

Главное, что характеризует этот момент развития, состоит в том, что ребенок переживает глобальность и многообразие как своей психической реальности, так и реальности других людей.

Следующий шаг в развитии переживаний полноты жизни связан с появлением диалогичности сознания, которая конституирует сам факт его существования как индивидуальной характеристики человека. Это качественно новое образование, которое опосредует отношение к другим людям (не-Я), к реальностям идей (концепции жизни) и к реальности мира в целом (к его пространственно-временным и качественным характеристикам).

Интересующее меня содержание переживаний можно связать с целостностью Я-концепции человека, где естественно определяется место его второму Я как порождению когнитивной сферы. Это осложняет переживание полноты своей жизни, так как вводит в него новую переменную - степень своих усилий по воздействию на разные реальности, в том числе и на реальность собственного второго Я. Понятийное мышление открывает в этот период перед человеком возможности движения в относительно независимых сферах - сфере идей и сфере реальных, практических преобразований.

Говоря иначе, жизнь начинает не только осуществляться, но и выдумываться, придумываться за счет выделения различных оснований для построения ее целостного образа - модели, если хотите. Не потому

80

ли подростки так часто меняют свои интересы? Значит, на этом этапе переживание полноты жизни связано с дифференциацией отношений человека как к психической реальности, так и к другим видам реальностей, что создает предпосылки для выбора большего числа оснований для появления этого переживания.

Четвертый (из обозначенных на схеме) шаг в проявлении переживания полноты жизни связан с тем, что возникают качественно новые основания для этого переживания. На схеме они обозначены как принадлежащие Я понятия "жизнь" и понятие "мир", они выделяются в Я-концепции человека в виде практической философии (понятие "жизнь") и того содержания психологического пространства, которое позволяет человеку удерживать границы своего Я ("мой мир").

Это создает основы для переживания собственной нетождественности другим концепциям жизни и качествам мира, позволяет найти основания для воздействия на разные проявления жизни в самом себе. Это появление тех качеств сознания человека, которые обычно характеризуются как его автономность и независимость от других людей.

Другими словами, человек переживает наличие в самом себе условий для переживания полноты жизни и возможность воздействовать на них.

Похоже, что отсюда появилась известная всем идея, что "человек- кузнец своего счастья". Но наряду с этим, весьма содержательным, переживанием своих сил этот период развития содержит в себе и все основания для человеческой трагедии - желаемости и недостижимости полноты жизни. Она, по-моему, содержится в возможности дифференцированного подхода к различным проявлениям жизни, в возможности ощущать, переживать жизнь в целом, а также в отдельных (далеко не всегда взаимосвязанных и взаимообусловленных) ее проявлениях.

Как утверждал два века назад Честерфильд, кто отдается всем радостям жизни, тот не ощущает ни одной, а это ли не трагедия.

Полноту жизни можно переживать бесконечно - из числа возможных, выбирая новые основания для этого переживания, тем самым увеличивая количество источников собственного счастья, а можно строить это переживание на другой основе, углубляя ее смысл для себя.

Какой из них человек выберет, какой может выбрать, а какой должен выбрать? Вряд ли кто-то честно

81

и искренне может ответить на этот вопрос, хотя во все времена люди просили рецепты счастья, проходили и проходят специальное обучение, чтобы приобрести, например, уверенность в себе, отождествляя ее со счастьем как с главным содержанием своего "Я хочу...".

Как бы хотелось перечислить их все - факторы счастья, обеспечивающие человеку полное и длительное удовлетворение жизнью в целом, но не буду этого делать, так как впереди еще у нас разговор о прогрессе человечества и о развитии человека, тогда к ним и вернемся.

Как говорил Аристотель, достаточно "...если объяснение дано настолько, насколько то позволяет самый предмет, потому что не во всех размышлениях следует искать точности". Последую этому мудрому суждению и вернусь к обсуждению вопроса о жизни и смерти. Последняя притаилась в переживании полноты жизни в виде дифференцировки свойств и качеств различных реальностей, именно этот процесс приводит к расщеплению любого живого явления на его составляющие и в конечном итоге может привести к его исчезновению, особенно в том случае, если утеряна из вида, не сохранена целостность явления, как говорят, за деревьями не замечен лес.

Проблема смерти, особенно психологической смерти, в переживаниях человека основывается на возможной его зависимости от конкретных свойств предмета (например, мне для счастья нужна только ты, или нужен только он). Это переживание, обращенное к другому человеку, превращает человека в предмет, устанавливает тождество между психической реальностью и свойствами этого предмета.

Возникают качественные (не соответствующие свойствам человека) ограничения его активности и активности объекта его счастья. Мне очень не хотелось бы употреблять этот пример для описания смерти в проявлениях жизни, но один из величайших парадоксов в человеческом бытии связан с тем, что все завершенное и однозначное не соответствует свойствам человека, его экзистенции, его сущности.

С этим своим качеством человек встречается сам тогда, когда начинает владеть желанным предметом, - все оказывается далеко не так, как это представлялось, ожидалось, мечталось до момента обладания. Недаром, наверное, именно в неопределенности размышления о том, что входит в понятие счастья, содержится его возможность. Может быть...

82

Речь ведь идет об организации жизни человека как особой формы активности, где моменты стабильности, постоянства воспринимаются и как отсутствие изменений, то есть смерть, пусть мы даже еще не думаем о ней, но она уже отразится в чувствах - в их напряженности и яркости, которые изменяют свою интенсивность.

Для меня важно, что проблема ограничения и самоограничения активности, проблема "можно - нельзя", "хочу - надо" в жизни человека связана с определением им своего места по отношению к той картине мира, которую он строит. Переживание этого места основано на чувстве свободы и ответственности за то, что происходит с ним в активности, которую мы называем жизнью вообще и своей частной жизнью тоже, с ощущением жизни как блага, а не бремени.

Когда человек говорит "Я хочу" или переживает напряжение, связанное с организацией своей жизни, он решает задачу не только осуществления конкретной цели, но и задачу построения смысла (для - себя - цели) достижения этой цели: такую особенность человека называют аксиологическим вектором его активности, осознается он, как правило, в формуле "Я хочу, потому что...".

Из практики клинической работы известно, что этот параметр активности человека может быть исчерпан, могут кончиться силы для построения аксиологической системы - системы смысла, тогда может наступить депрессия, появятся (и могут осуществиться) суицидальные мысли - "Я ничего не хочу", "Не хочу жить", это тупик, из которого далеко не каждый человек сам может найти выход. Ему нужна помощь других людей, да и себя другого, того второго Я, которое позволяет вести и удерживать внутренний диалог, находить все новые варианты в смысловых оттенках жизни.

"Действующему Я, - пишет В.П. Зинченко, - некогда посмотреть на себя со стороны или заглянуть внутрь самого себя. Даже если дело не во времени, то, может быть, и не во что посмотреться. И не хочется конструировать соответствующее зеркало. Это трудно и не всегда приятно. Известно и обратное, когда взгляд в себя и на себя настолько приятен, что трудно оторвать себя от себя для дела. Тогда-то и Я становится ненужным" ¹.

83

Диалогичное второе Я - это наша рефлексивность, которая в переживаниях "Я хочу" может существенно повлиять на вектор смысла. Она как бы задает его границы в реальном времени, делая его - смысл - не только существующим вообще как идеальная модель, как возможность, но и наполняя его конкретным, бытийным, живым содержанием. Рефлексивность в диалоге человека с самим собой способствует сохранению источника энергии в Я для создания новых смыслов. Отсутствие рефлексивности, пусть даже на время (например, в невротическом состоянии), приводит к переживаниям потери этого источника энергии. Так, человек в состоянии невроза не может определить для себя сферу желаний. "Я не знаю, чего мне хотеть. Я боюсь чего-то хотеть. Я этого добьюсь, ну, вот машину купил новую, а потом что? Я думал, что сяду в машину и будет счастье, а сел - и ничего не произошло. Скажите, зачем мне еще жить, что мне еще хотеть?" (выдержка из протокола заказа на психологическую помощь). ,В этом случае нарушение диалогичности Я и второго Я, то есть нарушение рефлексивности, привело к появлению знаменитого невротического круга желаний - один из симптомов невроза навязчивых состояний, с которым сам человек справиться не может.

В менее острых случаях, в бытовой практике, нарушение рефлексивности или ее недоразвитие проявляется, например, в эгоцентризме, упрямстве, эгоизме, когда о человеке говорят, что он живет только своими интересами, то есть воспроизводит одни и те же смыслы, не изменяя их содержания. Думаю, что образ такого человека, для которого рефлексивность и диалогичность существования Я и второго Я являются почти невозможными, описан Тэффи в рассказе "Дураки". "При встрече с настоящим дураком человека охватывает какое-то мистическое отчаяние. Потому что дурак - это зародыш конца мира. Человечество ищет, ставит вопросы, идет вперед, и это во всем: и в науке, и в искусстве, и в жизни, а дурак и вопроса-то никакого не видит.

- Что такое? Какие там вопросы?..

И часто надолго остается нерушимым круг, сомкнутый дураком в философии или в математике, или в политике, или в искусстве. Пока не почувствует кто-нибудь:

- О, как жутко! О, как кругла стала жизнь! И порвет круг"¹.

84

Слово "круг" появилось у Тэффи недаром, вся аксиология человека живого пронизана постоянным формообразованием - созданием жизни, в ней нет места воспроизведению.

В живой жизни каждое мгновение - новое. Хотелось бы думать, что с этой, аксиологической, точки зрения "Я хочу" человека, выраженное в "Я хочу жить", содержит в себе муки и счастье приближения к бесконечности смыслов жизни, к неисчерпаемости смысла.

Формируя свои желания в цели, во внутреннем диалоге или во внешней речи, человек переживает свою потенциальную автономность от других людей - пробует на вкус свою свободу. Говоря "Я хочу", он порождает собственное Я для себя, как бы выносит его в виде цели вовне - на общее обозрение, в общее с другими людьми пространство жизни. Какие слова произнесет человек, обозначая свою цель? Что последует за словами "Я хочу"?

Эти вопросы не являются праздными, так как слова, произносимые человеком во внешней звуковой форме или в виде внутренней речи, могут быть словами свободными - действенными, создающими живой текст индивидуальной жизни. Эти же слова могут быть и мертвыми формами, убивающими в человеке его индивидуальное проявление жизни. Это фантомы сознания - слова без индивидуального содержания, без индивидуального смысла, если хотите, вкуса и запаха - пустые слова, чужие слова. Они не найдены, не созданы человеком, в них нет его Я, они несут не его цель. Это явление давно известно и называется отчуждением. С одной из его форм мы встречаемся тогда, когда человек (или мы сами) произносит эти самые пустые слова, слова, которые не создают смысла ни для говорящего их, ни для слушающего:

• - Что ты от меня хочешь?
• - Я не знаю, что я от тебя хочу, - все хочу! Ничего не хочу.

Две фразы диалога, и во второй вот они - пустые слова. Понять их можно, понять их невозможно.

Слово - это форма сознания, форма смыслообразования, живое слово несет в себе всю глубину сознания - его многозначность, многомерность, индивидуальность. Живое, свободное слово всегда вызывает отношение, оно не пустое, его нельзя не услышать. Когда человек рождает такое слово, он прикасается к собственному

85

Я, "эпицентром сознания и самосознания является сознание собственного Я", - писал В.П. Зинченко¹.

Возможно, через переживание своих целей, через воплощение их в конкретное "Я хочу" человек и находит свое место по отношению к картине мира, так как таким образом переживает нетождественность своего Я этой картине.

Но горе человеку, который пользуется пустым словом, пытаясь определить свое место по отношению к картине мира, он попадает в пустоту, где нет ни его собственного Я, ни какого-то другого содержания, кроме шелухи словесных оболочек, одного из видов превращенных форм сознания.

Как известно, сознание обладает свойством инерционности, которую в известной степени поддерживают словесные формы; даже лишившись или так и не приобретя содержания, сознание не только отражает бытие и, следовательно, содержит его в себе, конечно, в отраженном или искаженном свете, но и создает, творит бытие. Собственное бытие, в котором также возможны жизнь и смерть - жизнь и смерть сознания, как индивидуального, так и общественного. При всех замечательных свойствах сознания - диалогичности, многозначности, спонтанности, развития рефлексии - оно не обладает способностью самовосстанавливаться. Единственными и надежными помощницами в этом могут быть культура, духовность. Именно они содержат в себе идеи жизни, формы воплощения этих идей в конкретность действия, образа и представления, формирующие цели. Даже произнося эти слова - "духовность" и "культура", - невозможно не уточнить, что это не безликие образования, они персонифицированы, воплощены в бытийность конкретных исторических людей. Нет и не может быть духовности вообще, нет и не может быть культуры вообще. Если они и обладают свойством воплощаться (может быть, точнее, опредмечиваться) в различных знаковых системах (предметах, текстах, образах и тому подобное), то для того, чтобы использовать по назначению (духовному, культурному) воплощенное, нужен человек (люди), умеющий и желающий это прочитать, распредметить, очеловечить.

86

Не надо далеко ходить за примерами: печальная, тяжелая, трагическая история храмов нашей Родины вопиет об этом. Если исчезнут люди, умеющие читать воплощенную в предметах духовность и культуру, предметы эти будут восприниматься только с точки зрения качества их материала, тогда будет то, что было (как бы хотелось продолжить - в далеком прошлом) совсем недавно, когда церковный кирпич пускали для строительства хозяйственных помещений, а древние иконы рубили на дрова. Это зримо, а незримый страх, обездоленность - это тоже отчуждение от жизни прошлой, настоящей и будущей, это небытие живого человека, телесно живого. Это та незримая плотность бытия, в которой нет места, нет пространства для души, для того "полета в небеса", о котором в свое время писал Д. Хармс и хотел, и мог осуществить в своей жизни и творчестве:

Звонить - лететь
(логика бесконечного небытия)

1

2

1930

87

Преодоление звериной серьезности жизни возможно и необходимо для того, чтобы уменьшить (или даже разрушить) ежедневное присутствие в ней смерти. Не для того, чтобы по-глупому игнорировать ее неизбежность для своего биологического существования, а для того, чтобы по-мудрому распорядиться силами жизни для осуществления ее как своей.

Человека всегда учили этому, учат и сегодня. Учат другие люди, воздействуя на его чувства и разум через множество источников информации. Я склонна думать, что это воздействие падает на те существенные переживания, которые случаются с ребенком в раннем возрасте. Случаются именно с ним, при встрече с реальной смертью, по-настоящему близкой, ощутимой, переживаемой со всей возможной полнотой принятия ее факта. Все последующее только трансформация этого переживания, его конкретизация и рационализация.

Может быть, именно в этих переживаниях надо искать начало этических и нравственных качеств человека, определяющих меру его воздействия на живое, на свою и чужую жизнь. Возможно...

Я нашла созвучные своим предположениям идеи в великолепной книге Филиппа Арьеса "Человек перед лицом смерти", а изысканность мысли и изящество текста покорили в ней навсегда.

Думаю, что заинтересованный читатель прочтет эту книгу сам¹ (она есть и на русском языке), а я просто приведу из нее несколько цитат (с. 495-508), чтобы с их помощью еще раз определить отношение к заявленной теме о жизни и смерти.

Итак, Филипп Арьес - французский историк, антрополог, философ, писал о своей работе и о ее теме: "Исходной гипотезой была та, которую предложил ранее Эдгар Морен: существует связь между отношением человека к смерти и его самосознанием, его индивидуальностью. Эта гипотеза и была бы той путеводной нитью, что вела меня через огромную массу документов, наметив маршрут, которому я следовал от начала до конца... я оглядываю разом целое тысячелетие, и это огромное пространство кажется мне упорядоченным благодаря простым вариациям четырех психологических элементов:

88

• 1) самосознание;
• 2) защита общества от дикой природы;
• 3) вера в продолжение существования после смерти;
• 4) вера в существование зла".

Арьес описывает, как на протяжении тысячелетия формировались и последовательно сменялись разные модели смерти, содержание которых объясняется вариациями этих параметров. Он называет эти модели:

• 1) "прирученная смерть",
• 2) "смерть своя",
• 3) "смерть далекая и близкая",
• 4) "смерть твоя",
• 5) "смерть перевернутая".

В первой модели представлены все четыре параметра: смерть не является актом только индивидуальным (и жизнь тоже), смерть заставляет общество сплотиться в борьбе с дикими силами природы, смысл "прирученности" смерти в том, что конец жизни не совпадает с физической смертью человека; смерть ощущается как интимно близкая, привычная, ритуализо-ванная, она как бы говорит о неотделимости зла от сущности человека - миф о грехопадении отвечал всеобщему ощущению присутствия в мире зла.

Начиная с XI века эта модель смещается в сторону второй модели - "смерть своя" и является результатом "смещения смысла человеческой судьбы в сторону индивидуального начала". Это приводит к экзальтации индивидуальности, безумной любви к жизни и всему земному. Представление о продолжении существования после смерти проникнуто этой страстью быть собой, человек стал ощущать несоответствие своей души и тела, идея бессмертной души овладела умами и все шире распространяется с XI по XVIII век. Даже слова "смерть" и "умер" заменяются другими: "Бог его душу взял", "отдал Богу душу". Появляется практика завещания и окончательного запрятывания мертвого тела.

Но уже в XVI веке начинают складываться предпосылки для появления модели, которая в наши дни стала неоспоримым фактом - "переворачивание" смерти, которое выражается в страхе смерти как боязни быть похороненным заживо, боязни, которая подразумевает, что есть некое смешанное и обратимое состояние, сочетающее жизнь и смерть.

89

В XIX веке определяющим в модели смерти становится изменение индивидуального самосознания - до сих пор его составляющим было чувство общности с другими ("все умирать будем") и чувство собственной специфической индивидуальности ("смерть своя"). В XIX веке и то и другое ослабевает, уступая место третьему чувству - "чувству другого, но близкого человека". Отсюда модель "смерть твоя", за которой революция идей, политическая, индустриальная или демографическая революция.

"Страх умереть самому в значительной мере сменяется страхом разлуки с "другими", с теми, кого любишь. Смерть "другого", "тебя" возбуждает пафос, прежде отвергавшийся. Древнее тождество между смертью, физической болью, моральным страданием, грехом нарушается. Рай становится местом, где воссоздаются земные чувства и привязанности, где им гарантируется вечность.

Сегодняшняя модель смерти определяется очень сильно выраженным чувством ее приватности, индивидуальной принадлежности. "Сейчас массовое общество восстало против смерти. Точнее, оно стыдится смерти, больше стыдится, чем страшится, оно ведет себя так, как будто смерти не существует. Если чувство "другого", доведенное до своих крайних логических следствий, является первой причиной того поведения передлицом смерти, какое мы наблюдаем в наши дни, то вторая причина - стыд и запрет, налагаемый этим стыдом.

Стыд этот есть в то же время прямое следствие окончательного ухода зла. Подтачивание власти дьявола началось еще в XVIII веке, когда и само его существование было поставлено под сомнение. Вместе с идеей ада стало исчезать понятие греха. Все разновидности духовного и морального зла отныне рассматривались не как данности ветхого человека, а как ошибки общества, которые хорошая система надзора (и наказания) могла бы устранить. Целью науки, нравственности, социальной организации стало счастье, препятствием к нему осталось еще физическое зло, оставалась смерть. Устранить их было невозможно... Медицина устранила болезнь и страдание. Но если нет зла, что же тогда делать со смертью? Общество сегодня предлагает два ответа: один банальный и один аристократический.

Первый есть не что иное, как массовое признание бессилия: не замечать того, чего нельзя предотвратить,

90

вести себя так, как будто его не существует... ни индивид, ни общество не находят в себе достаточной прочности, чтобы признать смерть. Под маской медицины возвращаются пугающая дикость и неистовство неприрученной смерти... для приручения смерти необходима была вера в зло, устранение одного вернуло другое в состояние первоначальной дикости.

Вот почему маленькая элита антропологов, скорее, психологов или социологов, чем врачей или священников, была поражена этим противоречием. Они предлагают не столько "удалить" смерть, сколько "гуманизировать" ее. Необходимо принять реальность смерти, а не стыдиться ее. Речь идет не о возвращении веры в зло, но о попытке примирить смерть со счастьем. Смерть должна только стать выходом, скромным, но достойным человека умиротворенного, за пределы общества, готового ему помогать, общества, которое уже не терзает и не потрясает слишком сильно идея биологического перехода, без какого-либо значения, без боли и страдания, наконец без тревоги".

Эта профессиональная элита предлагает современному человеку множество светских способов осознания и овладения собственными мыслями, чувствами, поведением. Достаточно в качестве примера перечислить названия упражнений из книги Джанетт Рей-нуотер "Это в ваших силах" (Как стать собственным психотерапевтом.- М.: Прогресс-Универс, 1993): "Смерть"¹,"Рисование смерти", "Ручей", "Мудрый старец", "Взгляд из старости", "Три года" (модификация упражнения "Три вопроса к жизни").

91

Эти упражнения помогают отнестись к смерти как к реальности, к своей реальности, и попытаться цре-одолеть тот страх, который позволил в свое время Эпиктету сказать о том, что вовсе не смерть - источник всех зол, но скорее страх смерти.

Вопросы для самопроверки

1. Как человек в детстве воспринимает смерть?
2. Что такое психологическая смерть?
3. Что такое ценностность?
4. Как они определяют жизнь челвоека?
5. Что такое философия жизни?
6. Как она определяет психическое здоровье человека?
7. Что такое полнота жизни?
8. Как соотносятся свойства сознания и чувство полноты жизни?
9. Чем определяется переживание счастья?
10. Как в современном обществе воспринимают смерть?

Писать было легко и трудно уже потому, что это предельные для человека понятия, они переходят друг в друга при мышлении о себе и других людях. Их реальность трудно формулируема, но ее присутствие ощутимо в каждом деянии людей. Стоит ли студентам - многодетным людям - наполнять возможной печалью душу, начиная свой путь изучения человека? Может быть, есть смысл не писать это в книге, которую называют учебник?

Я специально написала эти два (равнодушно бессмысленных вопроса), чтобы вы увидели, что автор... "Что автор?" Какова здесь возможная цель нашей встречи на этих страницах?

92