АДАМ ШАФФ^*

КУДА ВЕДЕТ ДОРОГА?

Человек в поисках смысла жизни
(Homo Studiosus - Homo Universalis)

Выражение "смысл жизни" звучит философски, хотя охватываемая им проблематика как нельзя более практична и неразрывно связана с повседневной жизнью человека. Именно ею мы и хотели бы здесь заняться.

В настоящее время проблематика смысла жизни "делает карьеру" в психиатрии, в частности в сфере так называемой логотерапии, автором которой является венский профессор, психиатр Виктор Франкль. Не вдаваясь здесь в объяснение задач логотерапии - это расширило бы рамки наших рассуждений,- хотелось бы ограничиться указанием на ее теоретическую основу. Основу эту составляет теория "экзистенциальной пустоты" (existential vacuum), которая сводится к тезису, согласно которому обладание "смыслом жизни", то есть знание того, зачем, с какой целью мы проявляем жизненную активность,- является человеческой потребностью. А потому утрата этого знания (иначе говоря - смысла жизни) образует своего рода "экзистенциальную пустоту", которая, будучи чем-то патологическим, лежит в основе различных психических заболеваний. Врач призван помочь пациенту вернуть утраченный им смысл жизни (никто не в состоянии его просто дать, но можно оказать помощь в возврате "потери"), и эта деятельность составляет глубокий смысл техники логотерапии.

Что понимаем мы здесь под "смыслом жизни"? Нечто близкое тому, что обозначает этим термином логотерапия, опирающаяся на теорию "экзистенциальной пустоты" (я подчеркиваю эту близость,

311

так как разделяю точку зрения, согласно которой утрата человеком смысла жизни ведет к психической патологии); то содержание, которое мотивирует деятельность человека, вызывая у него чувство удовлетворения выполненным долгом, если результат деятельности позитивен. Как видим, значение этого понятия просто и ничего общего не имеет с философской спекуляцией. Речь идет здесь, однако, о жизненно важных проблемах, что подтверждается, в частности, данными современной психиатрии. Наличие у человека интернализованного им смысла жизни является позитивной ценностью, так как определяет даже его психическое здоровье.

Современная промышленная революция несет в себе элементы, представляющие угрозу этой ценности, а поскольку в конечном итоге это может представлять угрозу и психической жизни людей, необходимо более детально проанализировать эту проблему.

Угроза эта связывается с имманентно присущей второй промышленной революции структурной безработицей в результате автоматизации и роботизации производства и услуг. Другими словами, вторая промышленная революция, по мере своего развития, будет освобождать все большие массы людей от обязанности трудиться. Это означает, что все большее число людей будет постоянно лишено оплачиваемой работы (то есть труда в традиционном значении этого слова), так как речь будет идти не о временных колебаниях на рынке рабочей силы, а о том, что человеческий труд, во многих сферах деятельности уступающий место автоматам и роботам, станет попросу ненужным. Если "освобождаемые" таким образом от работы люди получат от общества необходимые им для жизни средства существования, явление это можно оценивать позитивно - как освобождение человека от проклятия библейского Иеговы, проклятия, согласно которому человек в поте лица своего будет добывать хлеб свой насущный. Но это лишь одна - хотя важная и позитивная - сторона проблемы. Есть и другая сторона медали, которую здесь необходимо рассмотреть: человек, теряя работу, утрачивает тем самым и свой основной, присущий в принципе всем современным людям, смысл жизни.

Если мыслить в рамках стереотипа, согласно которому выражение "смысл жизни" скрывает в себе какое-то таинственное, возможно даже мистическое, содержание, то сформулированная выше мысль о труде как наиболее распространенном смысле жизни людей может представляться чуть ли не тривиальной. На самом же деле мысль эта заслуживает внимания. Для большинства людей современного общества, исключая социальных паразитов, труд оказывается основной мотивацией их жизнедеятельности. При этом речь идет о стимулах, имеющих целью получение материальных средств существования, которые обеспечивали бы удовлетворение множества потребностей жителя современных индустриально развитых стран, но кроме того (последовательность в перечислении не зависит от ранга и значения называемых проблем) - об обеспечении себе благодаря соответствующему роду деятельности желаемого социального статуса, о роли, какую личность играет в обществе. Об

312

этом следует помнить особо, имея в виду молодых людей, удовлетворить потребности которых только дотациями будет невозможно, даже если дотации из социальный кассы будут высокими, покрывающими их материальные потребности. Для них работа в настоящее время выступает в качестве символа самостоятельности, социальной полноценности, в качестве пути к социальному авансу (в смысле соответствующего статуса), без чего исчезает стимул к учебе и вместе с "экзистенциальной пустотой" в жизнь закрадывается скука - в смысле полного отсутствия интереса ко всему, чем живет общество.

Насколько мне известно, пока еще отсутствуют углубленные эмпирические и теоретические исследования проблемы скуки как источника социальной патологии, особенно среди молодых людей. Существует множество подтверждений того, что умение социального педагога привить молодежи соответствующие интересы и энтузиазм эффективно способствует ее высвобождению из круга социальной патологии; с другой стороны, наш политический опыт в этой сфере свидетельствует о том, что ситуация "экзистенциальной пустоты" облегчает возможность вовлечения молодежи в тоталитаристские группировки, которые легко заполняют эту пустоту мишурой громких лозунгов (особенно когда апеллируют к национализму и чувству ненависти по отношению к "чужим"), а также созданием ощущения причастности к единству "движения в колоннах". Необеспеченность молодежи работой означает для нее мучительную утрату общераспространенного в настоящее время смысла жизни, что грозит - если место утраченного не будет заполнено другим, новым смыслом - вытеснением молодежи на пути патологии, которая уже дает о себе знать в различных странах в виде наркомании, алкоголизма, роста преступности в молодежной среде. И это только цветочки, зрелые же плоды неизбежно появятся в развитом обществе структурной безработицы, если вовремя не будут осуществлены профилактические мероприятия.

Какие? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо пристальнее вглядеться в угрожающее нам будущее: действительно ли оно грозит массовой безработицей и в самом ли деле уже сейчас необходимо принимать меры противодействия предполагаемым ее последствиям?

Ответ на первый вопрос безусловно утвердителен: по мере развития общества информатики будут нарастать явления структурной безработицы, которая приобретет огромные масштабы, поражая в первую очередь (по крайней мере, вначале) молодежь. Не защищенные ни хотя бы фактом уже существующей занятости (в отличие от имеющих работу), ни профессиональными союзами, молодые люди в момент вхождения в период зрелости, обычно сопровождающийся включением в трудовую деятельность, окажутся в ситуации, когда для них будет блокировано большинство традиционных жизненных путей. Особо подчеркиваю, во избежание недоразумений, что здесь не идет речь о полном отмирании прежних

313

видов труда. Многие из них останутся, некоторые качественно разовьются, появятся новые сферы приложения труда.

Во-первых, сохранятся все сферы так называемого "творческого труда"; их будет даже больше, чем в настоящее время. Последнее обусловлено двумя факторами: в более богатом обществе доступ к образованию в этих сферах труда будет облегчен в материальном плане; кроме того, резко возрастет потребность в кадрах в сфере науки, которая превратится в основную производительную силу.

Во-вторых, не могут быть вытеснены автоматами профессии, связанные с организацией социальной жизни, хотя она будет оснащаться компьютерами и благодаря этому совершенствоваться: исследование социальных потребностей и планирование их удовлетворения, служба здоровья, народное образование, транспорт, торговля, охрана окружающей среды, обслуживание человеческих потребностей банками, ресторанами, отелями и тд. и т.п. Как видим, с социальной жизнью связана огромная сеть потребностей и профессий, ее обслуживающих, и можно предполагать, что при растущем благосостоянии общества она будет расти и дальше.

В-третьих, разовьется существующая в настоящее время лишь в зачаточном состоянии, да и то только в богатых странах, сеть разнообразных форм социальной опеки индивидуального характера над стариками, инвалидами, больными, молодежью в период созревания и тд. и т.п. (так называемые social workers). Следует еще раз подчеркнуть, что это та сфера занятий и профессий, которая будет быстро расти количественно.

В-четвертых, останутся профессии контролеров и организаторов производства и услуг, хотя и сокращенные количественно, но зато с высоким уровнем профессионализма. Сюда включаются также новые рабочие места, созданные развитием микроэлектроники и ее прикладным использованием.

В-пятых, в связи с просто вулканическим увеличением свободного времени людей будет возрастать число работников, занимающихся его организацией: в сфере спорта, туризма и т.п.

В-шестых, наконец (last but not least), земледелие, лесничество, огородничество, садоводство, всякого рода животноводство и т.п. будут нуждаться в человеческом труде - несмотря на любые, даже самые поразительные успехи автоматизации и роботизации (уже в настоящее время в этой области делаются такие "чудеса", как машины, автоматически обрабатывающие поля, сеялки, автоматически дозирующие подачу удобрений, и т.п.). Однако, принимая во внимание, что уже в настоящее время численность сельского населения в наиболее развитых в промышленном отношении странах не превышает 3% всего населения, эти виды деятельности, вопреки ожиданиям, количественно малообещающи, так как вполне определенно можно полагать, что в связи с прогрессом автоматизации численность сельского населения и далее будет сокращаться.

Как видим, и в обществе информатики со всей его автоматизацией и роботизацией сохранится целый ряд традиционных сфер труда, к которым добавятся и вновь возникающие. Большая часть

314

человечества будет иметь гарантированную работу, а принимая во внимание сокращение обязательного рабочего времени, число работающих увеличится. Мы подчеркиваем это не только во избежание ненужной паники, но и для того, чтобы отвести обвинение в преувеличении оценки характера ситуации со стороны тех, кто захотел бы подвергнуть критике саму правомерность постановки этой проблемы, препятствуя тем самым своевременному принятию соответствующих профилактических мер. А они необходимы - повторяю это предостережение,- и уже сейчас следует начать их подготовку. Дело в том, что, несмотря на сделанные уточнения относительно гарантированной в будущем занятости значительной части человечества, возможно, даже его большинства, следует считаться с грядущей в высокоразвитых промышленных странах (повторяем: страны так называемого "третьего мира" представляют отдельную проблему - собственно, уже назревшую катастрофу, которую следует рассматривать особо) структурной безработицей, измеримой десятками, а возможно, даже и сотнями миллионов человек. Следовательно, поводов к озабоченности вполне достаточно. Относительно приведенных выше успокоительных выводов следует помнить, что автоматизация и роботизация неминуемо бьют по миллионным массам промышленных рабочих и работников сферы услуг, равно как по занятым некоторыми видами умственного труда.

Следовательно, проблема существует, и проблема существенная, способная превратиться в социально опасную (угроза социальной патологии), если ничего не будет сделано для того, чтобы вовремя разрядить ситуацию. Так ли это на самом деле? Мы ставим этот вопрос, чтобы при его разборе наглядно отразилась позиция противников принятия соответствующих акций как якобы ненужных. Есть две категории сторонников политики "laisser aller"^* в этой области.

Приверженцы первой ссылаются на тот факт, что любые крупные изменения в технологии производства всегда сопровождались теми или иными расстройствами в функционировании социального механизма, которые со временем сами по себе исчезали. Так было, говорят они, в ходе первой промышленной революции, следовательно, так будет и в ходе второй; вмешательство же в события с целью их регуляции может лишь усложнить ситуацию.

Эта аргументация отягощена двойной ошибкой. Во-первых, она не принимает во внимание социальных издержек такого "спонтанного" развития: механизация производста, особенно в текстильной промышленности, стоила в период первой промышленной революции миллионов жертв в результате гибели в ходе конкурентной борьбы традиционного ремесленного производства (Индия, восстание силезских ткачей и т.п.); вторая промышленная революция потребовала бы в силу своих масштабов еще больших жертв, если бы она пошла тем же путем, то есть без социальной ответственности

315

за нежелательные последствия. Но способно ли на это общество? Во-вторых, из того, что такая "операция" удалась, независимо от ее цены в прошлом, вовсе не следует, что она удастся и в совершенно изменившихся условиях в настоящем. Такое понимание опирается на логическую ошибку "поп sequitur"^*.

Сторонники второй категории ссылаются на опыт так называемых первобытных народов либо на тот факт, что, например, аристократы прошлых эпох умели жить, не только совсем на работая, но и относясь с презрением к тем, кто трудится.

Оба этих аргумента совершенно несостоятельны. Dolce far niente представителей так называемых первобытных народов является типичным развлечением, чем-то вроде нашего свободного времени, между их обыденными занятиями (охотой, войной и т.п.), которые и составляют их смысл жизни. Кроме того, только невежда в области социальной психологии может "забывать" о том, что человек и его потребности есть продукт истории и что в силу этого потребности человека современного промышленного общества качественно отличаются от потребностей, например, члена какого-нибудь племени из Калахари.

Если же говорить об образе жизни представителей аристократии прошлых эпох, то опять-таки не следует забывать о том, что жизнь эта была наполнена занятиями, которые и составляли в своей совокупности смысл жизни аристократии (военное ремесло, придворная и государственная служба и т.п.). Совершенно очевидно, что перенос таких примеров на жизнь человека в современном обществе является нонсенсом, вытекающим из некоего крайнего аисторизма.

Но дискуссия эта может быть поучительной в том плане, что она позволяет сделать соответствующие выводы для наших дальнейших рассуждений: смысл человеческой жизни действительно связывался всегда с какой-либо деятельностью, но не всегда эта деятельность была идентична труду в нынешнем значении этого слова, то есть прежде всего наемному труду или какой-либо заменяющей его форме. Это утверждение существенно, если мы ставим перед собой вопрос: как и чем восполнить утраченный человеком смысл его жизни в результате отмирания труда в традиционном значении этого слова?

Ответ гласит: только делая доступными для человека виды деятельности, которые заменят труд, становясь основой получения необходимых ему для жизни (на исторически данном уровне развития человеческих потребностей) материальных средств существования и одновременно - основой его социального статуса со всеми побудительными мотивами, обусловленными связанной с этим возможностью социального аванса.

Таким образом, занятость - вместо работы. Но речь идет здесь не только о замене названия, а и о соответствующем изменении

316

форм вознаграждения, которое будет получить человек. То есть имеется в виду существенная инновация, без которой невозможно будет разрешить проблему структурной безработицы.

Как мы уже отмечали выше, определенные формы труда и впредь останутся в обществе информатики. Мы привели их примерный перечень, из которого следует, что при сокращающемся обязательном рабочем времени они способны включить в свою орбиту большинство общества. Тем более что некоторые из них, прежде всего наука и искусство в самом широком значении этих понятий, будут мощно развиваться количественно (при условии, разумеется, что государство возьмет на себя расходы, связанные с вознаграждением работающих в этих сферах). Кроме того, разовьются (при этом же условии) сферы деятельности, которые в настоящее время существуют in mice, да и то лишь кое-где: в первую очередь институты социальной опеки и консультаций (институт social workers).

Однако, несмотря на все это, останется открытой проблема десятков, а в результате прогресса автоматизации, возможно, и сотен миллионов людей, которые окажутся без работы: поставлять безработных будет сфера сокращающегося производства и услуг.

Принимая во внимание, что по крайней мере на первом этапе эти процессы затронут прежде всего молодежь, опасность социальной патологии будет огромной, даже если государство полностью возьмет на себя расходы по ее содержанию. Отсюда возникает необходимость создания для молодежи совершенно новой формы занятости, которая, будучи социально приемлемой, обеспечивала бы сохранение стимулов, традиционно-связываемых с трудовой деятельностью, и превратилась бы в основу смысла жизни людей нового общества.

В качестве универсальной формы такой занятости, весьма полезной с социальной точки зрения, могло бы выступить непрерывное образование (continous education), сочетающее - подчеркиваем это во избежание недоразумений - учебу с воспитательной деятельностью.

Идея эта очень стара. Она сформулирована еще Платоном, который в своей утопии аристократической республики предусматривал, что высший слой - те, кто управляет общественными делами,- будет совершенствоваться до сорокалетнего возраста (по тем временам - достаточно пожилые люди) в различных науках и искусствах и лишь после этого они смогут приступить к практической политической деятельности. Замысел вполне ясен: допускать к руководству политической жизнью людей зрелых и ученых.

Принимая саму идею Платона, мы меняем ее основания: речь у нас идет не об элите, а обо всех гражданах общества; не о гарантии господства аристократии, а о стабилизации демократического общества; речь идет -и это совершенно новый фактор -об обеспечении достойного занятия людям, охваченным структурной безработицей, в особенности молодежи.

317

Как мог бы протекать этот процесс? Мы не пытаемся предложить здесь детальный ответ: сегодня никто не в состоянии сделать этого, поскольку такой ответ может быть лишь результатом многолетних исследований групп специалистов, которые вообще еще и не начинали заниматься этим, а международная организация, обязанная официально этой проблемой заниматься- ЮНЕСКО - полностью ее игнорирует. То, о чем я скажу ниже, является всего лишь эскизом идеи, который должен показать реальность осуществления предлагаемого решения проблемы.

Исходным пунктом моих рассуждений будет тезис о том, что, во-первых, непрерывное образование станет социальной обязанностью, подобно тому как в настоящее время обязательна учеба в школе (количество лет этого обязательного школьного образования различно в разных странах). Речь идет о том, чтобы это образование превратилось в нечто эффективное, в реально исполняемую обязанность; но одновременно и о том, чтобы исключить деморализующую человека - особенно взрослого - ситуацию, в которой он получает что-то - и весьма немаловажное - получает от общества без взаимных услуг со своей стороны. То, что очевидно для каждого применительно к оплачиваемому наемному труду, должно стать столь же очевидным и относительно института, заменяющего труд. В противном случае сам замысел создания нового источника смысла жизни оказался бы несостоятельным. Как и кто мог бы эту обязанность осуществлять и с помощью каких санкций? Представляется, что в данном случае в игру должны включаться органы местного самоуправления, учитывающие местные условия.

Во-вторых, совершенно очевидно, что период молодости люди общества информатики будут проводить в нормальных школах, по типу нынешних, хотя и с измененной программой, принимающей во внимание продолжение обучения по окончании школьного возраста и дидактическую помощь в виде компьютеров и автоматов со специализированными программами, которые позволят существенно разгрузить программу обучения от материала, требующего простого запоминания, развивая взамен этого тренинг самостоятельной мысли. Период такого обязательного обучения, безусловно, будет продолжительнее, так как на высшей ступени специальные методы обучения будут уступать место большей самостоятельности и контролируемому самообразованию (например, в духе метода Дальтона).

В-третьих, и период специализированного высшего образования будет протекать подобно нынешнему, но, очевидно, с фундаментально переработанной программой, и, соответственно, будет более длительным.

В-четвертых, по окончании средней школы каждый (студент ли, продолжающий образование на уровне какой-либо высшей школы, или же совершенствующийся в произвольно выбранной сфере деятельности, например ремесле) одновременно будет выполнять, в зависимости от своих умений и специализации, функции учителя, инструктора (например, в области спорта), консультанта или социального

318

опекуна и т.п.- при наличии массовой потребности в этого типа деятелях.

В-пятых, ученые, творцы в сфере искусства (художники, скульпторы, писатели, артисты и т.п.) либо иные самодеятельные творцы будут продолжать свою деятельность в избранной области и будут оплачиваться государством в зависимости от уровня и результатов своего творчества (о дифференциации вознаграждения принимать решения будут - это наиболее разумный вариант - самоуправляемые союзы ученых, творцов и т.п.).

В-шестых, все те, кто не имеет соответствующих способностей и склонностей к работе в каком-либо одном, избранном направлении постоянной научной, художественной и т.п. деятельности, будут продолжать обучение в избранных областях науки либо практической деятельности с возможностью перемены профиля этого обучения в соответствии с альтернативными программами, подготовленными специалистами. Следовательно, гарантирована была бы свобода выбора направления дальнейшего обучения, причем соответствующие консультативные центры оказывали бы нуждающимся свою помощь.

Как видим, речь идет здесь о колоссальной программе, но колоссальной была бы также и ее цель: создание типа Нового Человека - Homo studiosus. Впервые в истории появляется возможность реализации такого намерения, но и одновременно потребность в ней. Без этого - либо какого-нибудь альтернативного, но столь же глубоко преобразующего социальную жизнь предприятия - человечество не овладеет новой ситуацией. Нетрудно заметить, что так возникший Homo studiosus будет одновременно реализацией давней мечты великих гуманистов о создании нового типа Человека Универсального - Homo universalis.

Человек Универсальный, то есть всесторонне образованный, способный к перемене профессии и тем самым позиции в общественном разделении труда, до сих пор бывший утопической мечтой, приобретает сейчас черты реальности, в некотором смысле становится необходимостью. Делу реализации этого идеала будут способствовать как непрерывное образование, так и все более эффективная техника информатики. Они позволят реализовать два других давних постулата, которые оставались до сих пор в области утопии, закрывая тем самым дорогу формированию нового человека - Человека Универсального: ликвидировать различия между физическим и умственным трудом, а также между трудом в городе и в деревне.

Если речь идет о первой проблеме, то ее как бы мимоходом решает ликвидация физического труда в процессе автоматизации и роботизации. В высокоразвитых в промышленном отношении странах этот процесс неизбежен, необратим и очень интенсивен. Наука превратится в основную производительную силу, и, кроме автоматов, в производстве будут активно участвовать лишь инженеры и техники. В результате вместе с отмиранием физического труда в производстве будет отмирать также и различие между

319

физическим и умственным трудом. А заодно отомрет и рабочий класс, что создаст немало неудобств политическим движениям, которые хотели бы и в этой ситуации по-доктринерски сохранять свою позицию партий рабочего класса. Мы понимаем, что вещи эти шокируют, захватывают дух по обе стороны политической баррикады, но таково истинное положение дел, и необходимо адаптироваться к новой ситуации, в которой физический труд превратится - повторяю, мы постоянно имеем здесь в виду высокоразвитые в промышленном отношении страны, независимо от их строя,- в своего рода хобби, рекомендуемое, возможно, врачами, но как социально-экономическое явление он будет отмирать. На этом, между прочим, зиждется основа современной промышленной революции.

Более сложной является (об этом уже была речь) проблема различий между трудом в городе и в деревне. Исчезнование этого различия можно в данный момент планировать лишь в рамках science fiction. Работа на земле, разведение различного рода животных, равно как лесничество, рыболовство и т.д., несмотря на все усовершенствования, будут требовать человеческого труда. Не исчезнет он полностью и в городе, так что по крайней мере количественные различия сохранятся. Вероятно, развитие транспорта и совершенствование информации ликвидируют (в индустриальных странах) изоляцию деревни и людей, в ней проживающих: развитие производства может сделать жизнь в деревне высококомфортной, со многих точек зрения более привлекательной, чем жизнь в городе, что, несомненно, окажет свое влияние на урбанистику будущего, но все же различия в стиле жизни останутся, останется также на длительное время - различие между трудом в деревне и в городе.

Но это не меняет того факта, что и здесь, возможно, в более отдаленной перспективе, будет внедряться непрерывное образование со всеми вытекающими из этого последствиями. И следовательно, можно говорить об определенном различии, но не о закрытии пути к формированию типа Человека Универсального, тем более что перемена интересов и специализации в жизни людей ведет также - по крайней мере, для многих - к перемене городской среды обитания на сельскую и vice versa.

В конце этих рассуждений еще раз подчеркнем, что мы находимся в ситуации цейтнота, нехватки времени,- как говорят шахматисты, в положении игрока, которому грозит проигрыш, так как ему осталось слишком мало времени для того, чтобы сделать необходимое число ходов. Все то, о чем мы говорили, требует огромной подготовительной работы и осмысливания, которые вообще еще и не начинались. А для рассуждений нам осталось очень мало времени. Необходимо иметь в виду, что появляющиеся сегодня на свет дети достигнут периода своей зрелости, когда новая эпоха будет в полном расцвете - вместе со своими социальными последствиями, разумеется. Это означает, что, вступив в период, который обычно связывают с началом трудовой деятельности, они увидят большинство путей этого традиционного труда заблокированными.

320

Время не ждет, если мы не хотим создать социальную патологию. Известно, что усиленная социальная активность обычно начинается лишь тогда, когда зло уже дает о себе знать. Но это неизбежно порождает множество бед. А может быть, общество сумеет вовремя приняться за профилактическую деятельность?

Человек в поисках системы ценностей

Если мы примем в качестве исходного пункта рассуждений перспективу человеческой личности - именно из этого мы здесь и исходим - и поставим вопрос о центральной проблеме ее отношения к другим людям и к обществу, то ответ будет следующим: интернализованная личностью система ценностей.

При этом сразу возникают вопросы философского характера из области аксиологии: что такое ценность? каково ее происхождение? обладают ли ценности абсолютным или же относительным характером? и т.п. Все эти вопросы существенны, если мы хотим уразуметь смысл какого-либо высказывания относительно интер-нализованной личностью системы ценностей, и тем не менее мы обойдем здесь их молчанием. По той простой причине, что не существует однозначного ответа на эти вопросы, что ответ всегда зависит от оснований философской системы, в рамках которой он дается, и изменяется вместе с этой системой. А потому оставим эти проблемы за гранью наших рассуждений, ограничиваясь констатацией эмпирически подтверждаемого факта, свидетельствующего, что признаваемая личностью система ценностей оказывает решающее влияние на ее социальные отношения.

Если личность признает своими ценности, одобряемые общественным мнением, то социальная связь устойчива, а личность социально адаптирована; в противном случае она отчуждена от общества. Интернализованные личностью ценности определяют, или по крайней мере соопределяют, цели, которые она ставит перед собой в своей экзистенциальной деятельности, а следовательно, и то, что мы называем смыслом жизни. В дальнейшей последовательности, через акцептацию определенных жизненных целей формируется то, что мы называем социальным характером человека. Общество оказывает влияние на форму этого характера с помощью передаваемой личности системы ценностей.

Та особая роль, которую в жизни личности играет воспринятая ею система ценностей, связь этой системы с выбором главных направлений человеческой деятельности порождают вполне объяснимую тенденцию к ее консерватизму как способу защиты человеком типа своей личности. Но это лишь одна сторона проблемы: социальная связь, гарантом которой выступает воспринятая личностью система ценностей, оказывается причиной не только консерватизма в индивидуальной жизни, но одновременно и изменчивости в масштабах исторического развития человеческого рода, а следовательно, и составляющих его индивидов. Противоречия между этими суждениями нет, так как субъект каждого из них различен:

321

в первом случае речь идет о данном индивиде in concrete, в другом же -об иных индивидах, на ином этапе развития человеческого рода. Это вовсе не значит, что в периоды "бури и натиска", когда рушится и изменяется социальная система ценностей, не изменяется позиция конкретной личности, живущей в это время. И это явление имеет место, хотя и с трудностями. Более существенны, однако, те изменения, которые происходят в следующих друг за другом человеческих поколениях.

Именно об этой проблеме идет здесь речь. Оставляя в силе наше решение не включать в сферу своих рассуждений философские проблемы аксиологии, мы констатируем эмпирический факт, что ценности изменяются во времени и пространстве, в зависимости от совокупности социальных отношений данного периода или данного общества. А как будет обстоять дело теперь, какие изменения вызовет в этой области вторая промышленная революция?

Прежде чем ответить на этот вопрос, спросим опять - мы сделали это ранее в общем плане: возможен ли ответ, можно ли предвидеть такие явления с какой-либо степенью вероятности? Очевидно, можно, если речь идет о тенденции развития в интересующей нас области, связанной с экономическими и социально-политическими изменениями, которые происходят одновременно. Как об этом неоднократно уже говорилось, речь идет здесь о гипотезах особого рода. Собственно, имеются в виду возможности, реализация которых всегда зависит от деятельности людей, от направления этой деятельности. Отсюда такой вес приобретает формирование сознания людей, осознание ими существования соответствующих потребностей и возможности их реализации.

Итак, какие изменения можно предвидеть в интересующей нас области?

Прежде всего, в связи с ростом социального богатства в высокоиндустриализованных странах наступит с большой степенью вероятности отход от образцов потребительского общества. Стремление к потребительству и возможность ориентации на соответствующие установки характеризуют людей "голодных", и лишь в этих условиях может иметь место соперничество богатств "напоказ", что, в свою очередь, порождает и потребление "напоказ". Несоблюдение в этом отношении определенной меры приводит к пресыщению и обратной тенденции - не к похвальбе богатством "напоказ", а к отказу от него, также "напоказ". Психологически это объяснимо, но такую экстравагантность могут позволить себе только люди "сытые", то есть такие, у которых уже есть "все".

Приведем в подтверждение этого ряд примеров, которые - оставаясь на поверхности явлений - можно рассматривать как проявление экстравагантности, но которые при более глубоком осмыслении оказываются типичными. Начнем с примера движения "хиппи": в своем огромном большинстве это была состоятельная, даже богатая, молодежь, которая отбросила модель потребительского общества, ориентируясь порой на аскетические образцы. Но не в этом ли самом направлении идет экстравагантность - которая

322

является чем-то значительно более глубоким, чем простая экстравагантность,- тех часто цитируемых английских аристократов, которые носят сильно поношенную обувь и одежду, создавая, подобно "детям цветов", своеобразные образцы "антикультуры"?

Для разрядки расскажу, как любопытную подробность, историю подобного типа, которую я наблюдал лично в той же Англии. Это было в Оксфорде, куда меня пригласили для чтения лекций. После ужина в одном из старых колледжей два профессора пригласили меня в клуб на чашку кофе. Завязался разговор, в ходе которого один из профессоров отрицательно высказался о своем путешествии в другую страну, где люди считают необходимым ежегодно менять свой автомобиль. Мои собеседники сообщили мне, что у одного из них автомобиль выпуска 1936 года - конечно, "Роллс-Ройс", а у другого также более или менее "античный" "Бентли". Но интересно другое. Мой собеседник сказал: "И у нас есть люди, которые должны напоказ менять ежегодно автомобиль. Но мы,- он кивает на своего коллегу,- пользуемся автомобилями сорокалетней давности. И нет никакого сомнения в том, кто к кому должен обращаться со словом "сэр". Это реальный случай, который говорит о чем-то большем, более глубоком, чем экстравагантность. И тогда, когда речь идет о будущем.

С большой степенью вероятности можно предвидеть утрату материальным богатством характера ценности, которой - как в сегодняшнем обществе - определяется цель деятельности большинства людей. Когда общество будет располагать всем необходимым для жизни человека, причем на высоком уровне потребления, накопление богатства и подчинение жизни этому как цели станет не только излишним, но и попросту смешным. Это значит, что альтернатива человеческих установок "иметь или быть", о которой писали такие гуманисты, как Маритен и Фромм, будет de facto решена в пользу "быть", тогда как "иметь" утрачивает смысл в качестве цели, будучи чем-то реализуемым в обыденной жизни - естественно, в соответствующих масштабах. Эта ситуация означала бы фундаментальное изменение в системе человеческих ценностей, что связано с формированием человека типа Homo Universalis и Homo Ludens.

Это изменение системы ценностей должно привести в результате к существенным преобразованиям моральной и социально-политической сферы человеческой жизнедеятельности. В моральной сфере оно естественным образом открывает дорогу к установкам альтруизма и филантропии: узкий эгоизм, так часто встречающийся у людей сегодня, вызывается, в первую очередь, страхом впасть в нищету, даже если этот страх лишен каких-либо реальных оснований. В социально-политической сфере это изменение ценностей открывает пути эгалитаризму (включая в это понятие и равноправие женщин) и социальной ангажированности личности. Нетрудно выявить органическую (а также генетическую) связь этих ценностей с обусловленными ими установками. Фактически мы имеем здесь дело с позитивной перестройкой системы ценностей человека, если

323

в качестве системы отсчета принять широко понимаемый гуманизм. Перспектива прекрасна, но следует помнить: это только возможность, ее реализация в настоящее время более вероятна, чем ранее, промышленная революция выступает в этом плане мощной движущей силой, но в конечном счете все будет решаться сознательной деятельностью людей.

Примат "быть" как ценности (то есть ценность - это то, чем и каким есть человек) влечет за собой цепь следствий в социальной шкале ценностей, на чем необходимо специально задержать свое внимание. Эта мутация (ибо это будет подлинное качественное изменение) вызовет к жизни "нобилитацию" творческого труда, а тем самым и его носителей - интеллектуалов. Есть страны, в которых - в силу их традиций и исторических судеб - интеллигенция вообще и интеллектуалы (в смысле творческой интеллигенции) в частности обладают привилегированным, высоким социальным статусом. Но есть и страны, в которых отношение к "яйцеголовым" скорее пренебрежительное, чем уважительное.

Так вот, эта ситуация решительно изменится в лучшую сторону во всех высокоиндустриальных странах. Если главной ценностью станет "быть", а не "иметь", то социальный статус личности будет определяться прежде всего ее творческой социальной функцией: чем значимее она будет, тем выше будет социальный статус ее носителя. Разумеется, в игру здесь включаются не только ученые или творцы в сфере широко понимаемого искусства, но и люди, занимающиеся политикой, организацией социальной жизни и т.п., деятельность которых является интеллектуально творческой. Все это функционально обусловлено изменением основ системы ценностей, но, в свою очередь, изменения в жизненной позиции людей, в их общепризнанном социальном статусе будут укреплять основы новой системы ценностей. Все те, кто воспользуется этими передвижками на социальной лестнице, а таких окажется много, будут, несомненно, горячими сторонниками обусловливающей эти передвижки новой системы ценностей.

Свобода как ценность, безусловно, также функционирует в настоящее время в социально акцептированной системе ценностей, играя большую роль в индивидуальном самочувствии личности. Сколь широко понимается свобода и какое содержание в данное понятие вкладывается, зависит от исторически сформировавшихся в этой сфере потребностей людей. Свобода, потребности в которой человек не чувствует, перестает быть реальной ценностью. Социальный прогресс состоит,между прочим, в том, что формируются новые потребности, а вместе с ними и новые ценности. Этот процесс будет базироваться на переменах, которые вносит в жизнь вторая промышленная революция. Сказанное относится и к проблеме свободы как ценности, так как в сознании людей ценность свободы будет резко возрастать. Способствовать этому будет растущая материальная независимость людей, а также объективная потребность в свободе мысли как условии развития науки.

324

С учетом значения науки как средства производства становятся понятными осознанные социальные усилия, направленные на обеспечение наилучших условий для ее развития. Но свободу невозможно ограничить лишь сферой науки или даже той ее части, которая непосредственно связана с производством соответствующих средств сосуществования людей; свобода обладает тенденцией к диффузии, превращаясь в потребность и условие развития остальных сфер человеческой жизнедеятельности. В новой конфигурации системы ценностей, о которой здесь идет речь, свобода вовсе не является новой ценностью - в этом смысле не новы также и другие ценности, о которых упоминалось выше,- но она становится ценностью с резко возросшим воздействием. Это важно иметь в виду, так как одновременно будут действовать силы и представляющие их ценности, которые обладают не только отличным, но даже противоположным характером.

Прежде всего, следует назвать здесь стремление к коллективным формам общежития людей. Само по себе это стремление естественно и понятно на фоне тенденции к изоляции личности и, следовательно, ее отчуждения в связи с новыми формами человеческой деятельности, вызываемыми к жизни техникой общества информатики. Б качестве естественного противодействия этой тенденции к отчуждению следует рассматривать и различные формы массовых начинаний и совместных действий, которые имеют сегодня место, в частности в молодежной среде. Понятно также, что рост интенсивности явлений отчуждения в жизни человека наряду с распространением новых техник коммуникации и производства будет усиливать у современной молодежи стремление к коллективным формам общежития и сопереживания. И в этом не было бы ничего негативного, если бы не наблюдаемое одновременно развитие политических сил и движений, которые могут использовать подобную тягу к коллективизму для борьбы против демократии. Следует с большой степенью вероятности ожидать обострения противодействия происходящим переменам со стороны имущих классов - даже в ситуации их отмирания. В этом контексте становится понятным конфликт демократических и тоталитарных тенденций в новом обществе. Тоталитарные тенденции будут, несомненно, использоваться ослабленными классами имущих в борьбе против происходящих преобразований социальной структуры. С этой точки зрения, коллективистская тенденция, о которой шла речь выше, может оказаться небезопасной в смысле психологического обоснования тоталитарных тенденций и связанных с ними антидемократических ценностей.

Об этом необходимо знать, чтобы быть в состоянии противодействовать возможной опасности. Но не в плане признания коллективистских стремлений к преодолению отчуждения личности от общества за негативное явление, а в том, чтобы это позитивное движение не оказалось использованным для развития тоталитарных тенденций. Внешне эта опасность может проявиться в виде столкновения различных ценностей и даже систем ценностей. Речь идет,

325

собственно, о необходимости хорошо себе представлять, что все, что будет происходить в этой области в недалеком будущем, будет носить характер конфликта. От уяснения этой истины и сущности конфликта зависят человеческие действия, которые предопределят его развитие в том или ином направлении. Элементом уяснения ситуации является понимание того, что данный конфликт распространяется и на системы ценностей и что его разрешение требует осознанной деятельности людей, отдающих предпочтение одной из сторон конфликта. Оказывается, даже сфера ценностей не может быть "чистой", не может быть свободной от социальной ангажированности и обусловленных ею столкновений.

В связи с проблематикой ценностей требует решения еще одна очень важная -по моему мнению - проблема: религиозная вера как ценность в грядущем обществе информатики. Я полагаю, значимость этой ценности возрастает. Подобное утверждение выглядит, несомненно, шокирующим в устах убежденного марксиста, а потому оно тем более требует обоснования.

Предрассудки бывают различного типа: те, которые связаны с верой в сверхъестественные силы, и такие, которые дедуктивно выводятся из произвольно принятых общих посылок. К типу последних относится "предрассудок" рационализма, согласно которому широкое распространение научного знания автоматически ведет к отмиранию религиозной веры. Это - как свидетельствует опыт - попросту неверно. Источник ошибок содержится в убеждении в том, что научное знание покрывает всю область человеческих интересов и проблем. На самом же деле это не так, поскольку научное знание не абсолютно и всегда существуют границы, за которыми находится область незнания - хотя бы временного, так как развитие человеческого познания будет отодвигать их все дальше,- а научная истина обладает характером бесконечного процесса, имеющего форму асимптоты и всегда оставляющего некий "остаток", не укладывающийся в правила научного мышления.

Нетрудно ответить на вопрос, почему так происходит, и разочаровать почитателей "абсолютной истины". Однако здесь не место делать подобные экскурсы. Достаточно констатации эмпирического факта, что "совершенное", "абсолютное" знание никогда не дается человеку - кроме тавтологий, к которым следует отнести аксиомы математики,-в одном акте, но лишь в бесконечном процессе развития человеческого знания. А из этого следует, что на каждом этапе развития существуют "бреши", которые доступны нам лишь в форме вопросов, а не конкретных ответов. Не говоря уже о таким образом сформулированных проблемах, что относительно них невозможно получить научный ответ, то есть ответ, поддающийся верификации либо фальсификации. Неопозитивисты хотели исключить такие проблемы из области науки, "запрещая" их рассмотрение и называя их псевдопроблемами. В результате они пришли к элиминации практически всей философии как "запрещенной" области (назвав ее матафизикой). Это скверный выход из ситуации, так как вопросы остаются и никакой "запрет" не освобождает

326

человека от размышлений о том, существуют ли сверхъестественные силы, существует ли загробная жизнь, что такое добро и зло и т.д. и т.п. Для науки это определенно псевдопроблемы, и дать на них ответ, согласный с правилами науки, невозможно.

Но значит ли это, что наука исчерпывает все проблемы, связанные с человеческой жизнью? Безусловно, нет, поскольку мы сами утверждаем, что она не в состоянии дать человеку полной и абсолютной истины на каком-либо конкретном этапе своего развития.

Эта "брешь" широко раскрывает дверь для размышлений в духе Тейяр де Шардена: если познание является бесконечным процессом, то можно предположить существование "точки Омега" - этого положения никто не в состоянии верифицировать, но никто не в состоянии его и фальсифицировать. Типичная "псевдопроблема" неопозитивистов. Но разве это будет заботить того, кто хочет верить?

Проблема заключается лишь в том, будут ли на новом этапе развития общества люди, испытывающие потребность в вере. На этот вопрос можно смело ответить, что их будет больше, чем сейчас. Это убеждение опирается на результаты эмпирических исследований, которые свидетельствуют, что в обществе ученых наибольший процент верующих составляют представители естественных и точных наук, особенно последних. Опять оказывается фальсифицированным определенный "предрассудок" рационализма, согласно которому большее знание о природе удаляет от религии,- дело обстоит как раз наоборот, поскольку именно это знание показывает, сколько "брешей" существует в человеческом познании, а интерес к проблемам бесконечности в математике влечет даже - как свидетельствуют индивидуальные судьбы многих ученых, занимающихся этими исследованиями,- к мистике. Итак, истина в том, что чем больше мы знаем о действительности, тем четче обрисовываются горизонты нашего незнания. В любом случае с большой степенью вероятности можно предвидеть нарастание таких установок, в которых границы незнания в позитивных науках люди будут склонны дополнять другим измерением - религиозной верой. Очевидно, эта вера будет более элитарной, более сублимированной, не приемлющей покровы суеверий и образных представлений, предназначенных для "малышей", но благодаря этому - более глубокой.

Ориентации на религию будут способствовать не только "бреши" в позитивном научном знании, не только психологически объяснимое "бегство" в состоянии стресса к утешению религией, но и стремление к психологической компенсации факторов отчуждения в новом conditio humana общества информатики. Эти факторы, а их, как известно, окажется немало и их воздействие будет велико, вызовут тягу к "общей жизни", а такую тягу легче всего удовлетворить общностью идеалов, опирающихся на религиозную веру. Сегодня это проявляется - о чем уже говорилось - в распространении среди молодежи религиозных сект, связанных, в частности, с медитацией. Не окажется ли завтра это более широким явлением, охватывающим и мир взрослых? Ведь уже и сегодня в Соединенных

327

Штатах, например, человек неверующий кажется чем-то "неприличным" - как босяк среди празднично одетых людей на торжественном приеме. Это может оказаться небезопасным и для традиционных церквей с их литургией, не обеспечивающих таких условий общности. Успехом будут пользоваться те религиозные течения, которые объединяют верующих на основе общих эмоций или общей медитации.

Завершаем наши размышления относительно мира ценностей человека в новых условиях общества информатики. Не подлежит сомнению, что это будет радикально изменившийся мир. К лучшему ли - если будут восприняты в качестве системы отнесения гуманистические ценности? Видимо, да, при условии осознанной деятельности общества в нужном направлении. Следует иметь в виду, что формирующиеся Homo Universalis и Homo Ludens могут появиться и в мундирах той или иной тоталитарной организации. Общество информатики автоматически не гарантирует наступления рая на Земле. И именно этому вопросу необходимо посвятить краткие размышления, как бы суммирующие все вышесказанное.

В начале этих рассуждений мы условились избегать заманчивых рифов science fiction. Речь о том, что в настоящее время мы располагаем достаточным количеством так называемых "твердых" фактов, чтобы предвидеть развитие общества на протяжении нескольких десятилетий без обращения к фантастике. Разумеется, такое предвидение - и это мы многократно подчеркивали - может выступать лишь в форме гипотез, с соответствующей вариативностью решения стоящих перед человечеством проблем. Ибо развитие не будет протекать гладко; напротив - оно будет порождать конфликты, развязывание которых всегда зависит от человеческих решений и действий и направление которых -хотя бы с точки зрения множества входящих здесь в игру переменных - предвидеть однозначно невозможно. Иначе обстоит дело с самими проблемами и лежащими в их основе фактами - о них можно говорить вполне определенно.

Так, вполне определенно можно утверждать, что в индустриальных странах вторая промышленная революция ведет к обществу доселе не встречавшегося в истории благосостояния всех людей (не исключая и тех, кого захватит структурная безработица), а также к небывалому до сих пор в истории уровню знания человека о мире. Несомненно также, что благодаря информатике мир становится единой, неразрывной целостностью, а все его большие проблемы - проблемами глобальными. Достаточно конкретизировать эти общие утверждения, что возможно без витания в облаках фантазии, чтобы перед нашими глазами предстал мир столь сказочный, что стираются все границы между трезвой научной рефлексией и science fiction.

В сегодняшней перспективе, принимающей во внимание лишь то, что мы с научной определенностью уже знаем о развитии техники ближайших десятилетий, то, что уже сейчас лежит на столах проектантов разных больших институтов, возникает перед глазами

328

мир science fiction. Добавим к этому еще и фактор ускорения: нынешние темпы развития сами по себе приближаются к миру science fiction. Необходимо напрячь воображение, чтобы уяснить смысл слов о том, что многое, относящееся к футурологии, будет реальностью для рождающихся сегодня детей и даже для сегодняшней молодежи.

Раньше обычно говорили не о science fiction, а об утопии, которая играла роль социальной модели, часто с полным пониманием ее нереальности. Сегодня же мы живем в период реализации утопий и можем смотреть на образ наступающего общества информатики как на реализованную утопию. Если ясна технологическая сторона и чудеса автоматизации и информатики, которые превосходят возможности фантазии авторов сказок "Тысяча и одна ночь" и им подобных, то проблема социального качества утопии, которую мы реализуем, остается открытой: мы реализуем утопию, но какую?

К счастью, вопрос остается еще открытым, еще не приняты окончательные решения. Из наших рассуждений следует, что везде, в связи со всеми вопросами, касающимися социальных последствий современной промышленной революции (или, если кому нравится другое название,- научно-технической), мы оказываемся перед возможными, чаще всего конфликтными альтернативами их решения, а также перед констатацией, что выбор между сторонами этих альтернатив должен делать сам человек; что будущее стоит перед нами не как фатум, детерминированный развитием техники, но как творение человека. На сцене появляется присутствующий всегда в историческом развитии человечества Homo Autocreator - человек - творец своей судьбы. Правда, творец, действующий не произвольно, а в определенных условиях и в соответствии с ними, но, однако, свободный в своем выборе в рамках стоящих перед ним альтернатив. Возможно, этого мало для философов с точки зрения "абсолютной свободы" человека в деле творения своей истории, но это очень много для тех, кто воспринимает действительность не как продукт фантазии и кому Homo Autocreator представляется как человек из плоти и крови, подчиняющийся закономерностям не только природы, но и социального развития.

Большего и не нужно для принятия человеком эффективных решений и осуществления эффективных действий. Общество информатики создаст условия для счастливой жизни человечества; оно снимет с повестки дня то, что до сих пор было причиной плохого качества жизни масс -нужду, а по крайней мере - недостаток: создаст возможности полной реализации человеческой личности, освобождая человека от тяжелого физического труда, от монотонного умственного труда, обеспечивая ему достаточное для его развития свободное время и огромный прогресс знания. Следовательно, человек будет иметь все, необходимое для создания счастливой жизни. Остальное зависит от него самого, от его индивидуальной и социальной деятельности. Особенно от последней, и именно на нее обратим внимание в конце своих размышлений.

329

То, какова личность, каков ее социальный характер, а в результате как формируется ее понимание смысла жизни, всегда социально обусловлено и зависит от системы ценностей, воспринятой личностью от общества. Homo Autocreator является кузнецом собственной судьбы и жизни - но как социальная личность, которую создает общество, само являющееся в сложной сети взаимодействий продуктом человека, творением человеческих личностей. Но личность генетически связана - через воспитание, язык, личностные образцы, систему ценностей, стереотипы и т.д.- с обществом; она связана с ним и той ролью, которую играет в сложной системе социальных отношений.

В этом смысле человек всегда есть совокупность общественных отношений, и велика теоретическая заслуга Карла Маркса, первым уяснившего и высказавшего эту истину. Человек не обладает абсолютной свободой в своих решениях. Он не рождается как tabula rasa, наоборот - с самого начала он связан сложными и многочисленными записями своего генетического кода. В дальнейшем своем развитии человек не менее сильно, чем генетическим кодом (который его индивидуально выделяет), будет связан воспринятым от общества культурным кодом, как адекватно назвал его Франсуа Жакоб. Следовательно, человек - это не "чистая доска", а "доска", дважды записанная: генетическим кодом и культурным кодом, между которыми возникают сложные связи, взаимные отношения, даже конфликты. Наш Homo Autocreator не "суверенен", он не является носителем некоей воображаемой "абсолютной свободы", не может действовать произвольно; это, скорее, конституционный монарх, de nomine суверенный, но руки которого связаны конституцией (в нашем случае -даже двумя конституциями). Однако он свободен, хотя бы в смысле свободы как осознанной необходимости, как она трактуется некоторыми философскими школами. Осознавая ограничения своей свободы, человек может их преодолевать всякий раз, когда необходимость является ему как альтернатива, между полюсами которой он может выбирать в процессе своей деятельности. Это он может несомненно, и именно об этом фактически идет речь в интересующей нас ситуации. Но чтобы делать такой выбор осознанно, человек должен знать о наличии у себя этих возможностей и предвидеть последствия своего действия. И здесь снова появляется на сцене общество в том единстве "личность - общество", с которым мы постоянно имеем дело.

Очевидно, такое сознание человек может получить благодаря саморефлексии - но это имеет место лишь применительно к творцам, и такие случаи редки. В действительности же это сознание должно быть внесено в умы людей "извне", и такая деятельность называется агитацией и пропагандой в лучшем значении этих слов. Здесь мы переходим к заключительному аккорду наших размышлений.

Принимая во внимание значительность тех изменений, которые уже происходят сейчас и будут усиливаться в ближайшие годы, когда общество информатики вступит в период своей зрелости,

330

огромная политическая и моральная обязанность внесения осознания необходимых действий в умы людей падает на социальные движения, так или иначе организующие человеческие массы и пользующиеся их доверием. Я имею здесь в виду прогрессивные политические (особенно рабочие) партии, профессиональные союзы, но также и большие религиозные движения, которые неизбежно занимаются социальными вопросами. Между тем трудно найти сейчас следы такой деятельности, хотя мы уже опоздали и находимся в состоянии социального цейтнота, пользуясь шахматной терминологией. Достойным похвалы исключением в этой области является документ римско-католической церкви - Энциклика Иоанна-Павла II "Laborem Exercens". Чтобы такую деятельность - столь необходимую - развивать, партии и социальные движения должны сами осознать и интерпретировать новые реалии, порвать с традиционными шаблонами в своей деятельности. Лишь тогда они будут в состоянии выполнить свою задачу. В противном случае велика опасность впасть в анахронизм - тем более что ветры истории в настоящее время дуют со все возрастающей силою.

331