Тема 33. Философия И.А. Ильина

В истории русской религиозно-философской мысли XX в. Ивану Александровичу Ильину по праву принадлежит почетное место. Мыслитель и ученый-правовед, культуролог, блестящий оратор и оригинальный литературный критик, он родился в 1883 г. в Москве.

После окончания Московского университета он остается там преподавать право на юридическом факультете. За время двухгодичной командировки (с 1910 по 1912 г.) он посещает Германию, Францию, Италию, расширяя и углубляя свои философские познания. В 1918 г. защищает магистерскую диссертацию на тему "Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека", за которую ему были присвоены сразу две степени: магистра и доктора государственных наук.

В 1922 г. он вместе с другими видными деятелями русской науки и культуры был выслан из России. В течение ряда лет он жил и работал в Германии, занимая должность профессора в Русском научном институте. После прихода к власти национал-социалистов переезжает в Швейцарию, где продолжает свою научную деятельность, читает лекции в Народных университетах об основах правосознания, о религии, о русской культуре и литературе. Умер в Цюрихе в 1954 г.

Написанные более полувека назад книги и статьи Ивана Александровича Ильина ворвались в нашу жизнь в конце 80-х гг., пробуждая подавляемое десятилетиями национальное самосознание. Без какого бы то ни было упрощения и примитивизации Ильин давал ответы на фундаментальные вопросы Бытия: что такое духовная свобода и христианская совесть? В чем духовные основы патриотизма? Каковы необходимые предпосылки демократии, без которых ее нелепо вводить и бессмысленно поддерживать? Почему здоровый хозяйственный акт требует свободной инициативы, собственности и братской щедрости? Почему Россия выросла политически и духовно в авторитарном строе?

375

Будучи убежденным монархистом, Ильин в своих книгах доказывал преимущества и целесообразность монархического государственного устройства, подчеркивая при этом уникальность Российской империи, в которой на протяжении веков мирно сосуществовали сотни этнических и расовых групп. Представление о государственном строе, подчеркивал Ильин, как о чем-то отвлеченном, выдуманном и произвольном, что можно заимствовать или брать с чужого плеча, есть свидетельство явной политической слепоты. Нет ничего нелепее, чем навязывать народу такую государственную форму, которая не соответствует его правосознанию. В России в связи с этим возможно либо единовластие, либо хаос: "Бытие России требует единовластия - или религиозно и национально укрепленного единовластия чести, верности и служения, т.е. монархии, или же единовластия безбожного, бессовестного, т.е. тирании".

В книге "О монархии и республике" Ильин противопоставляет руссоистской идее равенства свою концепцию монархического правосознания, согласно которой никакого равенства в природе никогда не бывало и быть не может. Безудержный демократический эгалитаризм неизбежно ведет к несправедливости, ибо справедливо, чтобы "беременные женщины имели известные привилегии, чтобы преступники, душевно больные были лишены права голоса, чтобы государственные должности давались талантливым, умным и честным людям".

Эту идею естественного неравенства Ильин развивает и в книге "Поющее сердце. Книга тихих созерцаний", в которой пишет: "Кто отложит предрассудки и беспристрастно посмотрит на жизнь, тот скоро убедится, что люди неравны от природы, неравны по своей силе и способности, неравны по своему социальному положению; и что справедливость не может требовать одинакового обхождения с неодинаковыми людьми; она требует неравенства для неравных, но такого неравенства, которое соответствовало бы действительному неравенству людей".

Советский коммунизм, замечает Ильин в книге "О сопротивлении злу силою", имеет европейское происхождение. "Он был задуман европейскими социалистами и атеистами и осуществлен международным сообществом людей, сознательно политизировавших уголовщину и криминализировавших государственное правление". Говоря об этих мировых полуинтеллигентах, которые встали во главе России, Ильин утверждает, что именно в их среде созревает "химера всеобщего равенства",

376

которая подменяет собой идею справедливости. Идея уравнения ("чтоб всяк всякому был равен") есть, по мнению Ильина, идея ложная, направленная сразу против Бога, против природы и против справедливости.

Подобным бесовским духом проникнута и другая ложная идея недуховной свободы: "не свободы веры и Богосозерцания, а свободы безбожия, не свободы совести, а свободы от совести, от ответственности, от духа, от вкуса, от правосознания. Свобода стала разнузданностью в нравах, бесформенностью в искусстве, тоталитарностью в политике (свобода власти и произвола)".

Полуобразованность определяет ныне, по словам Ильина, уровень парламентов, журналов, газет, книг и брошюр, проникнутых фельетонной пошлостью, эротической непристойностью, враньем сомнительных авантюристов. А за всем этим ничего, кроме жажды наживы, ради которой годны все средства.

Эгалитарски настроенные полуинтеллигенты вместо того, чтобы вести свой народ за национальной идеей и к государственной цели, т.е. вместо того, чтобы заниматься созидательной деятельностью, на протяжении многих десятилетий подготавливали, а затем осуществляли революцию.

Наделенные скудным политическим разумением и доктринерской близорукостью, интернационал-большевики не понимали "величайших государственных трудностей, создаваемых русским пространством, русским климатом и ничтожной плотностью русского населения". Они не принимали во внимание, что русский народ является "носителем порядка, христианства, культуры и государственности среди своих многонациональных и многоязычных сограждан. Они не желали считаться с суровостью русского исторического бремени (на три года жизни - два года оборонительной войны) и хотели только использовать для своих целей накопившиеся в народе утомление, горечь и протест. Они не понимали того, что государственность строится и держится на двух основах - на православии и на вере в царя. Как просвещенные "неверы", они совершенно не видели драгоценного своеобразия русского православия, не понимали его мирового смысла и его творческого значения для всей русской культуры.

Величайшим бедствием обернулась для России вера ее интеллигенции в пригодность и даже спасительность западноевропейских государственных форм для России. "Они не понимали, что западные демократии держатся на многочисленном

377

и организованном "среднем сословии" и на собственническом крестьянстве и что в России нет еще ни того, ни другого". Одна из причин всего происшедшего, по мнению Ильина, заключается в том, что в России не было "верной идеи", творческой и национальной идеи, которая бы вдохновила и одушевила русскую интеллигенцию и весь народ на основе братского правосознания и патриотического чувства.

Достоевский в свое время говорил об утрате современным человечеством представления об отличии добра от зла. Продолжая эту мысль, Ильин указывает на то, что воинствующее зло "развивает искуснейшую технику маскировки", и призывает к воспитанию чутья для распознания и определения зла, драпирующегося нередко в одежды добра. "Нам необходима зоркость к человеческой фальши; восприимчивость к чужой неискренности; слух для лжи; чутье зла; совестная впечатлительность. Без этого мы будем обмануты, как глупые птицы, переловлены, как кролики, и передавлены, как мухи на стекле". Чутье зла необходимо для того, чтобы отличать друзей России от ее недругов, которые нарочно смешивают Россию с Советским Союзом, выдавая добро за зло и зло за добро (как это происходит у Бердяева), революцию - за "коварно-злодейский прием России, жаждущей будто бы мирового завоевания и потому "притворяющейся" коммунистическою".

Размышляя о трагической судьбе России в XX в., Ильин пишет об ее "одинокости" и "непонятности" для остальных народов, которые боятся ее и потому всячески стремятся к ее ослаблению и расчленению. Ломоносов и Пушкин, по его словам, первые поняли своеобразие России, ее отличие от Европы, ее "неевропейскость". В свою очередь Достоевский и Данилевский открыли, что Европа "нас не знает, не понимает и не любит". Это факт первостепенной важности, с которым невозможно не считаться, строя свои отношения с другими народами. Католической и протестантской Европе, руководствующейся волей и рассудком, чуждо славяно-русское созерцание мира, природы и человека: "Средний европеец стыдится искренности, совести, доброты как "глупости"; русский человек, наоборот, ждет от человека прежде всего доброты, совести, искренности. И притом наша душа открыта для западной культуры; мы ее видим, изучаем, знаем, и если есть чему, то учимся; мы овладеваем их языками и ценим искусство их лучших художников; у нас есть дар вчувствования и перевоплощения. У европейцев этого дара нет. Они понимают только то,

378

что на них похоже, но и то, искажая все на свой лад. Для них русское инородно, беспокойно, чуждо, странно, непривлекательно".

Потому, заключает Ильин, для того чтобы предвидеть события, необходимо "не поддаваться столь свойственным русской душе сентиментальным иллюзиям. Нам нужны "трезвость и зоркость", чтобы противостоять врагам, пытающимся ослабить и расчленить Россию".

Кризис, охвативший Российскую империю в XX вв., по мнению Ильина, не просто политический или экономический: это прежде всего кризис духовный. И потому чтобы преодолеть его, необходимы духовные силы, способные противостоять стихии зла и разрушения. Для обретения этих духовных сил русскому человеку надо не только знать историю своего Отечества, но и видеть в ней историю борьбы народа за самобытный собственный духовный лик.

Необходимо помнить, что русский человек на протяжении всего исторического существования искал корни свои в Боге и в земных его проявлениях: правде, праведности, красоте. Неспроста русский человек, если хочет образумить ближнего своего, укоряет: "Бога в тебе нет! Побойся Бога!". Так же не случайно русские правдолюбцы были убеждены, что видимость земной неудачи не должна смущать прямую и верную душу: "делающий по-Божьи побеждает одним своим деланием, строит Россию одним своим (хотя бы и одиноким, и мученическим) стоянием". В этом духовном достоинстве видит Ильин залог грядущего возрождения России.

Русская идея, заявляет автор, это идея сердца, а любовь есть основная духовно-творческая сила русской души. В противовес хулителям России и русофобским утверждениям о ее вековой несвободе и рабской приниженности Ильин солидаризуется с Пушкиным: русскому человеку свобода присуща изначально, несмотря на многовековое монгольское иго и крепостничество. Она выражается даже на бытовом уровне - "в органической естественности и простоте, в импровизаторской легкости и непринужденности, в медлительной плавности и певучести русской речи".

Касаясь вопроса о своеобразии национально-политического устройства России, позволившего мирно сосуществовать сотням этнических и расовых групп, Ильин использует термин отечественного антрополога А. Башмакова, который называл эту особенность "единообразием в различии". Подобное определение,

379

по мнению Ильина, представляет ключ к так называемой "русской загадке". Отвергая тривиальные пропагандистские обвинения русского народа в шовинизме, Ильин подчеркивает химеричность крайнего национализма, стремящегося "подмять под себя все народы" (немецкий национал-социализм) и пагубность интернационал-демократизма, пытающегося "растворить все национальные культуры в бесцветности и безвидности": "крайний национализм сходится с крайним интернационализмом - нерусского происхождения, как, впрочем, и весь нигилизм нехристианского происхождения".

Крайний национализм или шовинизм утверждает собственную культуру путем отрицания чужой культуры и презрения ко всему чужому. Этой крайности русскому народу удалось избежать благодаря своей простодушной скромности, природному юмору, склонности к "мнительно-покаянному преувеличению своих грехов", а главное - благодаря признанию православной веры главным смыслом собственного бытия. Отечественное национальное самосознание, по утверждению Ильина, проходило "суровую школу уважения к врагам и смирения в победе".

Все это позволило совершить творческий акт исторического значения - выработать русскую идею, утверждающую свое и сотворяющую новое, не отрицая и не презирая чужого: это "дух христианства, любви, созерцания и свободы, а не дух ненависти, зависти и завоевания".

Всепоглощающий дух любви, созерцания и свободы предопределил такую особенность русского характера и русской природы, как способность "непринудительно и незаметно обрусевать людей иной крови", что и передается в южнорусской поговорке: "Папа - турок, мама - грек, а я русский человек". А эта особенность в свою очередь способствовала формированию одной из величайших и уникальных империй в истории человечества.

Воинственный экспансионизм России, категорически заявляет Ильин, это злостное и намеренное преувеличение, выдуманное ее врагами. Да, Россия постоянно вела войны, но они носили оборонительный характер, ибо все четыре стороны равнины, на которой находилась русская земля, были открыты врагам. "Только враги России могут изображать дело так, будто агрессия шла со стороны самого русского народа, тогда как "бедные" печенеги, половцы, хазары, татары (ордынские, казанские, крымские), черемисы, чуваши, черкесы и кабардинцы

380

"стонали под игом русского империализма" и "боролись за свою свободу".

Современны и другие слова философа, который, рассуждая о федеративном политическом устройстве, подчеркивает то, что "право на односторонний выход из государства или право на отложение и отпадение - не признано нигде, о нем не знает ни одна демократическая конституция. Найдите хотя бы одно государство, которое предоставляло бы всем желающим входить в свой состав и выходить из него односторонним заявлением..."

Всегда существовали малые народы и племена, не способные к государственному самостоянию (валлоны, фламандцы, цыгане и т.д.). Они только тем и спасались, что примыкали к более крупно-сильным народам, обладавшим государственностью и толерантностью. Отделение этих малых народов, замечает Ильин, означало бы попадание их под власть новых завоевателей, которые либо погубят их совсем, либо окончательно повредят их самобытной культурной самостоятельности.

Еще Мономаховичи, приходит к заключению автор, впервые выговорили новое политическое слово: договорное начало не по силам Руси, в федерации нет спасения, надо искать спасения в единодержавии (унитарном начале). При этом Ильин отчетливо сознает противоестественность и отвратительность любого тоталитаризма (левого и правого) и его отличие от авторитарного устройства.

Проекты "международной закулисы", связанные с расчленением России на части, Ильин называет близорукими и авантюристическими: пагубные последствия их человечество будет ощущать на протяжении весьма длительного времени. Те, кто надеется на успешную реализацию подобных проектов, не способны понять очевидную истину: Россия не погибнет от расчленения, но начнет воспроизведение всего хода своей истории заново: она, как великий "организм", снова примется собирать свои "члены", продвигаясь по рекам к морям, к горам, к углю, к хлебу, к нефти, к уранию.

Убежденность в конечной обреченности попыток умертвления России в результате ее расчленения, вне сомнения, будет вдохновлять на противостояние бесовским разрушительным силам. И задача русского народа в связи с этим - "не соблазняясь чужими укладами, не искажать своего духовного лица искусственно пересаживаемыми чертами. Все попытки заимствовать у католиков их волевую и умственную культуру -

381

были бы для нас безнадежны". Да и для чего искусственно прививать "чуждый нам дух иудаизма, пропитывающий католическую культуру? Их культура выросла исторически из преобладания воли над сердцем, анализа над созерцанием, рассудка во всей его практической трезвости над совестью, власти и принуждения над свободой".

Главное, что необходимо усвоить русскому национальному сознанию: "Мы Западу не ученики и не учителя. Мы ученики Богу и учителя самим себе. Мы должны не заимствовать у других, не подражать им, не ходить "в кусочки", собирая на мнимую бедность. Мы должны искать "русского видения, русского содержания и русской формы". Мы должны не ползать на коленях, а самостоятельно творить, обращаясь к Богу.

Решить эту задачу не способно поколение безответственных мздоимцев и честолюбцев, лишенных духовных сил и качеств, необходимых для творческого созидания и возрождения Святой Руси, той самой Руси, которая представляет "живой сонм русских правдолюбцев". Решить эту задачу могут лишь "свободные умы, зоркие люди и новые религиозно укорененные творческие идеи".

Быть русским, приходит к выводу Ильин, это значит не только говорить по-русски. Это значит воспринимать Россию сердцем, любить ее душой, видеть ее самобытность и понимать, что это дар Божий. И наконец, быть русским - это значит "верить в Россию так, как верили в нее все великие люди, все ее гении и ее строители". Только на этой вере и может состояться успешная борьба за ее Возрождение.

Ильин был одним из первых мыслителей, который на глубоком философском уровне полемизировал с Толстым относительно его теории непротивления злу насилием. Свою критику толстовской теории он начал с четкого, философски точного определения сущности зла, подчеркивая при этом, что насилие как таковое и есть зло, против которого необходимо бороться, и всякий человек, подвергшийся насилию, заслуживает сочувствия и помощи. Характеризуя другие признаки зла, Ильин отмечает его агрессивность, лукавство, единство и многообразие.

Если бы зло не обладало тенденцией к агрессивности и. насилию и не проявлялось бы во внешних поступках, сопротивляться ему посредством физического пресечения было бы не нужно и невозможно. Только наивный человек, - утверждает Ильин, - может не замечать лукавство зла и полагать, что ему присуще простодушие, прямота и рыцарственная корректность,

382

что с ним можно договориться, ожидая от него "верности, лояльности и чувства долга".

Вся история человечества, продолжает Ильин, состояла в том, что в разные эпохи и в разных общинах лучшие люди гибли, насилуемые худшими. Причем это продолжалось всегда до тех пор, пока лучшие не решались дать худшим "планомерный и организованный отпор". Вот почему в борьбе со злом случаются ситуации, когда необходимо прибегать к физическому принуждению, ибо в противном случае непротивление превращается в пособничество злу.

"Прав будет тот, - пишет Ильин, - кто оттолкнет от пропасти зазевавшегося путника; кто вырвет пузырек с ядом у ожесточившегося самоубийцы; кто во-время ударит по руке прицеливающегося революционера; кто в последнюю минуту собьет с ног поджигателя; кто выгонит из храма кощунствующих бесстыдников; кто свяжет невменяемого и укротит одержимого злодея".

При этом Ильин формулирует четкие условия, в которых применение силы не только оправдано, но и необходимо. К числу таких условий относятся: верное определение зла по характеру совершаемых им поступков, волевое отношение к жизни, принятие ответственности за свое решение и действие, последующее пожизненное нравственно-религиозное очищение.

Ильин напоминает, что на Руси сопротивление злу всегда мыслилось и творилось как активное, организованное служение делу Божьему на земле. Эту идею любви и меча Ильин связывает с древнерусскими православными образами Михаила и Георгия Победоносца, приводя слова св. Феодосия Печерского: "Живите мирно не только с друзьями, но и с врагами, однако только со своими врагами, а не с врагами Божьими".

Высокоодаренной, духовносильной личностью и пророком назвал Ильина современный немецкий философ Вольфганг Офферманс, опубликовавший в 1979 г. книгу под названием "Дело жизни русского религиозного философа Ивана Ильина - обновление духовных основ человечества". В ней он, между прочим, отмечает, что размышления Ильина о художественном творчестве опираются на его глубокие знания шедевров во всех областях мирового искусства: "Он был тонким и взыскательным знатоком искусства, для которого всегда самое главное заключалось в духовной глубине, в добротности и внутреннем содержании произведения, а творить художественно означало служить Богу и нести людям радость".

383